Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
Антикоммунистическая концепция Великого Согласия потерпела тем самым крах еще до того, как проявилась во всей своей полноте, поскольку даже те, кто на Западе был ближе всего к этому направлению мысли, исходили из негласной предпосылки, что Гитлер не станет применять насилия и не будет стремиться к дальнейшей экспансии, то есть признание задним числом права на самоопределение было дальнейшим шагом, которому, как представлялось, надлежало совершиться. Если правительства Англии и Франции имели чисто антикоммунистическую, то есть антибольшевистскую установку, то, конечно, они должны были рассматривать включение Чехии в немецкий Рейх как дальнейшее укрепление позиций, требуемых для предстоящей решительной борьбы, и так они действительно должны были действовать, если воспринимали себя представителями капитализма. Но могли ли они быть уверены в том, что Гитлер был чистый антикоммунист? Не был ли антикоммунизм для него просто инструментом на службе иных целей, как это, очевидно, произошло с правом на самоопределение? Но даже если Чемберлен и Галифакс доверяли Гитлеру, то общественное мнение их стран не предоставляло им свободы действий, поскольку это общественное мнение было преимущественно антифашистским, хотя, несомненно, имелось и встречное (течение. Весьма характерным было сообщение польского посла в Вашингтоне Ежи Потоцкого, который уже 7 марта с явным оттенком антипатии и критики сообщил своему министру иностранных дел, что Президент Рузвельт и пресса обрабатывают американскую общественность с намерением "вызывать ненависть ко всему, что пахнет фашизмом". [8] При этом СССР причислялся к лагерю демократических государств, также как и лоялисты во время гражданской войны в Испании рассматривались как защитники демократической идеи. Подобного же мнения придерживалась в Англии лейбористская партия в парадоксальном созвучии с консервативной оппозиций, сконцентрировавшейся вокруг Черчилля, а во Франции партии "Народного фронта" были еще достаточно сильны, чтобы также действовать в новом направлении перехода к политике Сопротивления под знаменем антифашизма. С оккупацией Праги повсюду на Западе эта тенденция должна была получить мощный импульс.
Чемберлен, как это бросалось в глаза, высказывался крайне осторожно, однако затем, 17 марта, в Бирмингеме, он был вынужден настоятельно выразить свое опасение по поводу попытки "завладеть миром при помощи насилия", и он заключил свою речь такими словами: "‹…› Нельзя допустить большей ошибки, чем подумать, что наша нация, поскольку она считает войну бессмысленной и жестокой штукой, ‹…› потеряла свою марку настолько, что не будет до последних сил противостоять такому вызову, если таковой когда-либо последует".' Кратко и выразительно высказал немного позже свое мнение Галифакс немецкому послу фон Дирксену: он мог бы понять вкус Гитлера к бескровной победе, но в следующий раз Гитлер будет уже вынужден пролить кровь. 10 Что за "следующий раз" это будет в принципе было неважно; если эту волю к сопротивлению кто-то назовет волей к войне, то Англия с момента оккупации Праги была, безусловно, готова к войне: в том случае, если Гитлер и в дальнейшем продолжал бы выдвигать территориальные требования и пытался бы удовлетворить их при помощи насилия. Однако одновременно это было возвращением к обычной государственной политике; глубокое изменение, которое эта государственная политика претерпела в силу существования идеологических государств, было выведено за скобки, полностью не исчезнув. В любом случае, события так же мало превратили Чемберлена и Галифакса в антифашистов, как Даладье и Боннэ, и это было только потому, что они не хотели задеть Италию.
Особенность состояла в том, что Гитлер хотя в действительности и выдвинул уже новые требования, но они были выдержаны в абсолютно дружественном, подчеркнуто антикоммунистическом тоне и не являлись, строго говоря, территориальными требованиями, а, напротив, имплицировали отказ от них, на который ни в коем случае не мог пойти Штрезе-ман. Ничто не могло быть для немцев Веймарской Республики столь болезненным и непереносимым, как существование польского "коридора", отделявшего Восточную Пруссию от Рейха, и вместе с этим существование "свободного города Данцига". Нигде больше с таким правом немцы не могли жаловаться на пренебрежение интересами, ущемление прав и преследование своих соотечественников. В январе 1934 года Гитлер радикально поменял направление Веймарской Республики, и никто кроме него не был в состоянии это совершить. Его мотивом, очевидно, была антикоммунистическая симпатия к режиму маршала Пилсудского, который, пожалуй, свергнул бы в 1920 году большевиков, если бы оказался готовым оказать поддержку белогвардейцам. Когда в конце октября 1938 года Гитлер сделал польскому послу Липскому через Риббентропа предложение согласиться на возвращение Данцига Рейху и признать экстерриториальный характер автомобильных и железнодорожных путей через "коридор", он имел в виду "генеральное устранение" всех существовавших возможностей разногласий, которое могло бы стать "увенчанием дела, начатого маршалом Пилсудским и Фюрером". " На заднем плане, несомненно, брезжила перспектива общей борьбы с Советским Союзом, и в дальнейших разговорах, которые Гитлер и Риббентроп в последующие месяцы вели с Липским и министром иностранных дел Беком, речь нередко заходила об Украине, и отказа от нее со стороны Польши не последовало. Однако, с другой стороны, Липский указывал с самого начала на то, что Данциг имеет для Польши особенное и символическое значение и что признание экстерриториальности автобана окажется тяжелым ударом по ее суверенитету. Фактически Гитлер, преследуя свои высшие цели, достиг генерального урегулирования с Италией благодаря тому, что торжественно отказался от Южного Тироля. Здесь же он потребовал разрешения того вопроса, что по сути дела являлся правовой задачей, а именно присоединения свободного города Данцига к польской таможенной зоне. Гитлер не взял в толк то, что радикально-фашистское государство в контексте своих далеко идущих конечных целей может вести политику отказа [от территориальных требований], но что фашизоидный национализм менее всего к этому способен. Итак, дружеская атмосфера переговоров все более и более утрачивалась, настроение польской общественности явственно ухудшалось; возмущались тем, что Германия воспрепятствовала решению Венского третейского суда относительно общей границы между Венгрией и Польшей, и были приняты довольно жесткие меры против немецкого меньшинства.
Однако окончательно ситуация ожесточилась только 15 марта. Теперь польская общественность была убеждена, что Польша была следующим "на очереди" государством; и немецкая защита Словакии, безусловно, означала чрезвычайное ухудшение стратегического положения Польши, если ее рассматривать как противника, а не партнера и союзника немецкой Империи. Несмотря