Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте
Инициатива исходила скорее от Советского Союза, чем от Германии, и риск на немецкой стороне был, несомненно, много большим. То, что
Сталин пытался улучшить свою позицию на переговорах с западными государствами посредством контактов с Германией, западные государства в случае утечки информации посчитали бы обычной и простительной хитростью; для престижа Гитлера и его отношений с Японией и Италией могло бы оказаться роковым, если бы Сталин обнародовал факт прощупывания позиций и заключил соглашение с западными силами. Неудивительно поэтому, что историческое событие мирового масштаба подготавливалось преимущественно на уровне служащих третьего ранга.4 Сразу после отставки Литвинова советский атташе Астахов обратился к легаци-онсрату экономико-политического отдела министерства иностранных дел Шнурре, пытаясь выяснить, не привело ли это событие к каким-либо изменениям в установке Германии по отношению к Советскому Союзу. 14 дней спустя Молотов лично беседовал с немецким послом в Москве фон Шуленбургом о необходимости создать "политическую основу" для планируемых экономических переговоров, однако до уточнения своих пожеланий не снизошел. 3 июня русские использовали эстонского посла, который в беседе с Государственным секретарем Вайцзеккером сказал, что в Москве существует большее недоверие по отношению к демократическим государствам, чем к тоталитарным, и что, кажется, там лишь ожидают подходящего повода, чтобы выразить упомянутое настроение. Еще яснее выразился Астахов в разговоре с болгарским послом 15 июля, о чем, разумеется, незамедлительно было поставлено в известность министерство иностранных дел: Советский Союз видит перед собой три возможных линии поведения, среди которых он "интуитивно" отдает предпочтение сближению с Германией. Если бы Германия устранила русские опасения перед нападением на балтийский государства или Румынию посредством соглашения о ненападении, Советский Союз, вероятно, отказался бы от намерений заключить договор с Англией.s Поскольку в это же время несколько застопорились немецкие переговоры с Японией о заключении военного пакта, казалось, в размышлениях Гитлера и Риббентропа впервые серьезно заявила о себе мысль о заключении пакта о ненападении. Следующий важный шаг был совершен на более низком уровне, а именно во время ужина, на который Шнурре пригласил атташе Астахова и торгпреда Барбарина в ресторан "Эвест". Здесь Шнурре предложил весьма своеобразную точку зрения на отношение большевизма и национал-социализма, которая в прежние времена привела бы к резкому протесту или панике среди советских служащих: при всех различиях сущест-вует-де нечто общее в идеологии Германии, Италии и Советского Союза, а именно враждебная установка по отношению к капиталистическим демократиям. О непримиримых противоречиях между Германией и Советским Союзом далее речь идти не может, поскольку Коминтерн более не занимает господствующего положения, большевизм все больше сплавляется с национальной историей России, а мировая революция откладывается Сталиным et calendas graecas. Поэтому можно предположить, что оба государства приблизятся друг к другу в три этапа. В своем ответе Астахов подчеркнул, насколько значимой показалась ему беседа, и, без сомнения, срочно подготовил доклад Молотову.
С самого начала, таким образом, инициатива переходит на германскую сторону и принимает все более настойчивый характер, в то время, как в Москве ведутся переговоры с прибывшей морским путем англофранцузской военной миссией. 3 августа Риббентроп передает Молотову немецкое пожелание поставить немецко-русские отношения на "новый и определенный базис", и 14-го он дает знать о своей готовности прибыть в Москву в целях заключения пакта о ненападении, ведь это неоспоримо, что "капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами" как Германии, так и Советского Союза. Молотов принял сообщение "с величайшим интересом", однако он подчеркивает необходимость тщательно подготовить приезд имперского министра иностранных дел, и он впервые говорит о "специальном протоколе", который должен был образовать составную часть предстоящего пакта. Еще в тот же день Риббентроп выражает готовность к такому протоколу и настаивает на высоком темпе ведения дел. Подобная настойчивость, безусловно, придает необычайную силу позиции партнера по переговорам, и 20 августа Молотов снова указывает послу на необходимость "подготовки". Однако уже спустя полчаса по окончании беседы посол вновь приглашен в Кремль: ему был предоставлен проект пакта о ненападении, и Советское правительство выразило свое согласие на прибытие Риббентропа в Москву 27 или 28 августа. Очевидно, что Сталин дал это распоряжение лично. И в те же дни Гитлер также лично принимает меры. В телеграмме "Господину Сталину, Москва" Адольф Гитлер настойчиво предлагает, чтобы Риббентропа приняли в Москве уже 22 августа, самое позднее 23 августа. Вечером 21 августа Сталин, со своей стороны, телеграфирует "Рейхсканцлеру Германии, господину Гитлеру" что "Советское правительство" согласно с прибытием Риббентропа 23 августа.
Так, за несколько дней, даже часов, было принято решение, которое основательно переменило мировую ситуацию и вынудило французско-английскую миссию к бесславному отъезду. Политика "великого Сопротивления" потерпела крах после того, как все попытки виртуально сохранить политику "малого Сопротивления" были перечеркнуты подписанием 22 мая немецко-итальянского "стального пакта". Однако между западными силами и Германией не было достигнуто ни малого, ни большого согласия, хотя начальник отдела министерства Вольтат еще в июле провел казавшиеся перспективными переговоры с сэром Хорасом Вильсоном, в которых, по впечатлению Дирксена, выражалось желание Чемберлена конфиденциально "преследовать исключительно важную и достойную того, чтобы ее добиваться, цель единения с Германией". И все же Англия равно не могла предложить Гитлеру того, к чему он всеми силами стремился, подавления Польши, как и не была в состоянии обеспечить
Советскому Союзу того, что Гитлер хотел ему теперь предложить. Хотя Риббентроп, несмотря на "чрезвычайные полномочия", которыми он был наделен, 23 августа должен был направить Гитлеру из Москвы вопрос, может ли он уступить неожиданному требованию Сталина и Молотова и признать в качестве их "сферы интересов" латышские порты Либау и Виндау, но ответ Гитлера звучал: "Да, согласен". Тем самым путь к подписанию пакта о ненападении и тайного дополнительного протокола к нему был окончательно свободен.
Хотя пакт о ненападении основывался на советском проекте, однако, очевидно, по желанию Риббентропа, он был симптоматичным образом изменен. В проекте Советский Союз и Германия руководствовались "желанием укрепления дела мира между народами", в окончательном же варианте речь уже шла об укреплении мира между Германией и СССР. В проекте