Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

Однако совсем немногие слушатели, присутствовавшие на двух его тайных выступлениях в период между Мюнхеном и Прагой, могли поставить себе вопрос, являлся ли антисемитизм Гитлера дейтвительно целиком или только первично направленным против евреев как ясно описываемой группы, и действительно ли его антимарксизм был так удален от марксизма, как полагали его союзники в национальном лагере.

10 ноября 1938 года Гитлер держал речь на вечернем приеме в мюнхенском "Фюрербау" перед приблизительно четырьмястами представителями немецкой прессы. Он превозносил успехи последнего года и отдавал при этом должное той роли, которую в этом сыграла пропаганда и, следовательно, пресса. Однако воспитание самосознания еще не завершено, тем более что пацифистская пластинка, заигрываемая им все это время, более не производит ожидаемого эффекта. То, что в мировую войну потрясло это самосознание, была "истерия наших интеллектуальных слоев". Этот "куриный народ" в случае неудачи всегда окажется несостоятельным и подорвет сплоченность нации: "Когда я смотрю таким образом на наши интеллектуальные слои, то, к сожалению, они оказываются нужными; в противном случае можно было бы, да, я не знаю, искоренить их или еще что-нибудь".[5] Были ли евреи для Гитлера в конце концов особо выраженной частью интеллигенции, и не ставился ли вопрос так, что немецких интеллектуалов при Гитлере ожидала та же судьба, что и русскую интеллигенцию при Ленине, хотя страх ввиду "искоренения национальной интеллигенции" в России был изначальной эмоцией Гитлера? Была ли скрыта в страхе фасцинация, а в кошмаре – образец?

И не возникает ли подобный же вопрос в отношении немецкой буржуазии, влиятельные части которой связывались с Гитлером потому, что хотели окончательно освободиться от угрозы коммунизма? В любом случае иной бюргер назвал бы марксистскими выводы, сделанные Гитлером из переживания, которым он делился с молодыми офицерами 25 января 1939 года в рейхсканцелярии: "Как часто я вот так, особенно в худшие времена, проезжал мимо уличных строительств, там стояли дорожные рабочие, в смоле, копоти и грязные, и потом они должны были там задерживать машины, 10, 12 автомобилей. В машинах сидели состоятельные граждане, торговцы, банкиры и всякие такие люди, а на улице стояли эти пролетарии, и если я вот сравнивал лица, то выхватывал среди этой копоти и грязи у некоторых уличных рабочих такие глаза, что должен был сказать себе: по-настоящему, его нужно посадить в машину, а того назначить на уличные работы". Был ли в конце концов прав марксизм с его главным тезисом о не снимаемом противоречии между отмирающей буржуазией и поднимающимся пролетариатом, и собирался ли Гитлер претворить этот главный тезис в действительность? Вероятно, на этот вопрос Гитлер ответил бы в том роде, что он имел в виду отдельных пролетариев, а не пролетариат, и что он стремится не к обществу всеобщего равенства, где нет господства, а к "формированию новой общественной элиты", которая оказалась бы в состоянии править Европой. Но так ли был далек от этого Ленин со своими словами о "ядре" всё преобразующей партии и о России как о "сильнейшем в мире государстве"? В любом случае всем слушателям Гитлера, и, по сути, всем читателям его книг и речей должно было быть ясно, что гитлеровский антисемитизм был не просто обыкновенной юдофобией, а его антимарксизм был ближе к реальному марксизму Советского Союза, чем признавали доктринеры марксизма и он сам.

Однако журналисты и писатели Англии и Соединенных Штатов определенно не принадлежали к его слушателям, и лишь немногие из них читали "Mein Kampf'. Также нельзя было подвергнуть сомнению то утверждение, что в Англии, Америке и тем более во Франции уже на основании публичных речей и поступков в период между октябрем 1938 и мартом 1939 гг. распространилось бы большое беспокойство даже в том случае, если бы там не было ни одного еврейского журналиста и ни одного еврейского финансиста. И даже наиболее решительные антикоммунисты не могли избежать этого беспокойства.

Но только разрушение Гитлером остатка Чехии создало новое качество критики и сопротивления и нанесло смертельный удар для антикоммунистической концепции великого согласия, хотя она и продолжала существовать в жалких своих рудиментах. Что побудило Гитлера перейти от мотива "самоопределения" к мотиву "жизненного пространства" еще до того, как он серьезно обратился к старейшей нерешенной проблеме немецкого самоопределения, проблеме Данцига и польских немцев, остается еще и сегодня не прояснено убедительным образом. Конечно, напрашивалось соприкосновение со представлениями о Центральной Европе Фридриха Неймана и других, равно как и с прежней австрийской действительностью, однако новое правительство в Праге имело абсолютно ясное представление о том, что оно должно без всяких условий сотрудничать с великим Германским Рейхом. Словацкая проблема, ко всеобщему удовлетворению, казалась решенной, когда словацкий ландтаг избрал священника Йожефа Тисо министром-президентом автономного союзного государства. Однако существовали словацкие радикалы, которых не устраивало это решение, и Геринг уже в середине 1938 года дал им понять, что "аэродромы в Словакии очень важны для сил Люфтваффе в перспективе их применения на Востоке". 7 Но решающим мог быть очень личный в самом тесном смысле момент, которому не имелось соответствий у Сталина: ощущение Гитлера, что он долго не проживет, и поэтому должен не откладывая принимать "великие решения". Вероятно, большую роль в этом сыграл намного более банальный вкус к громкому успеху и триумфальному вступлению в города. В любом случае, он едва завуалированными угрозами он свернул словацких радикалов на путь сепаратизма, которому правительство в Праге противодействовало лишь постольку, поскольку не обладало сведениями о желаниях имперского правительства. Отставка Тисо и приход на его место нового Президента государства Хаха 10 марта 1939 года являлось для Гитлера желаемым и ожидаемым развитием событий. 12 марта он дает указание вермахту выработать "требования для ультиматума". Немецкое меньшинство в Брно, Иглау и Прессбурге выходит на улицы и пытается провоцировать чехов, везде с относительно малым успехом. Венгрии Гитлер обещает Закарпатскую Украину, в которой он отказал ей на венском решении третейского суда от 2 ноября 1938 года, в Прессбурге радикалы из "Родобраны" взяли на себя руководство независимой Словакией. В ночь на 15 марта Хаха и министр иностранных дел Хвалковский были приняты Гитлером в рейхсканцелярии. Хаха проявил себя очень слабым и безропотным переговорщиком, и все же потребовались недвусмысленные угрозы, для того чтобы вынудить его подписать "договор", включающий Чехию как "Протекторат" в Германский Рейх. Тем самым была не только аннулирована государственная эмансипация 1918 года, но и введен новый статут ограниченного права, до сих пор не известный Европе,