Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

если те вступят в конфликт с "фашистскими державами" для защиты демократии и свободы. '4 Политика Гитлера, стало быть, создала несомненную возможность того, что под новым знаменем всеобъемлющего антифашизма могут собраться против Германии бывшие ее противники по Первой мировой войне, включая Америку. С другой стороны, Рузвельт хотя и понимал понятие тоталитарный в смысле фашистский, но его сочувствие, совершенно очевидно, распространялось в самую первую очередь на Англию и Францию, но было мало поводов предположить, что сталинский Советский Союз он также считает государством свободной демократии. Антифашистской концепции мировой политики противостояла, таким образом, антикоммунистическая и, потенциально, антитоталитарная концепции, и если бы коммунистическая идеология оказалась правой, то антикоммунистическая концепция должна была выступить как более сильная, поскольку единство капитализма было мощнее, чем его внутренние различия. Если же Советский Союз, Англия и США были первично антифашистскими, то тезис Ленина оказывался неверным, и мир находился в другой эпохе, а не в эпохе пролетарской мировой революции.

Сталин между тем должен был в каждом случае применять рецепт, данный Лениным в 1922 году своей делегации для конференции в Генуе в напутствие: нужно пытаться отделить пацифистскую часть буржуазии от активистской. Литвинов делал все от него зависящее, чтобы Советский Союз не вышел из игры, чтобы укрепить мысль о коллективном сопротивлении агрессивным силам, однако о том, насколько была распространена антикоммунистическая концепция среди авторитетных французов, можно судить по заявлению французского посла в Москве Роберта Ку-лондра (Coulondre), который, по сообщению графа фон Шуленберга, в августе 1938 года сказал: "Я от всего сердца надеюсь, что до французско-немецкого конфликта дело не дойдет. Вы знаете так же хорошо, как и я, на кого мы сработаем, если сцепимся друг с другом"."

Но Советский Союз занимал ключевые позиции. Он был связан пактами о взаимопомощи как с Францией, так и с Чехословакией, и политика великого Сопротивления, которая согласно всем предпосылкам была показанной, целиком зависела от него. С другой стороны, существовало недоверие даже со стороны Чехословакии, которое выражалось в выдвижении чехами условия, чтобы помощь Советского Союза оказывалась только тогда, когда свои обязательства о помощи прежде выполнит Франция. Кроме того, Чехословакия и СССР не имели общих границ. Российские войска, если бы они захотели вмешаться, должны были входить через Польшу или Румынию, но ни одна из этих стран не допустила бы прохождения советских войск через свою территорию. Хотя некоторых французских офицеров и не пугала мысль о том, что нужно принудить к любезности Польшу и Румынию, но Сталин мог быть уверен, что, несмотря на все заверения в выполнении условий договора, он сохранит свободу действий, если западные государства и Германия когда-нибудь развяжут войну. Именно это, согласно сообщению Шуленбурга, составляло точку зрения всего дипломатического корпуса в Москве, и эта точка зрения точно соответствовала точке зрения Сталина, в то время еще неизвестной, поскольку она была выражена в секретном докладе в 1925 году: Советский Союз не сможет уклониться от войны, но вступит в нее последним.

Данное широко распространенное предположение или подозрение ставило первую реакцию всякой политической власти – оказание сопротивления непропорциональному усилению власти любого своего конкурента – в растущее противоречие с широким антибольшевизмом, объединявшим в той или иной мере все государства Европы, кроме России. С другой стороны, требования самоопределения судетских немцев, которые становились все радикальнее, только в первом приближении и мнимо были идентичны гитлеровскому решению вопроса о жизненном пространстве. В общем, с начала года до осени 1938 мотивы и тактики соединились в плохо обозримое целое. С известным упрощением, cum grano satis, можно сказать, что объективное согласование требования самоопределения судетских немцев с волей Чемберлена к удовлетворению и умиротворению на фоне страха, вселяемого конечными интенциями Сталина, сделали возможным великий триумф Гитлера, которым, казалось, стала реализация великогерманского права на самоопределение, но который все же являлся лишь основой конечной интенции, которая противостояла конечной интенции Сталина и все же была ей родственна. Подлинным определяющим основанием было, таким образом, существование двух новых и враждебных идеологических государств, в силу чего все наличные проблемы и трудности европейской системы держав приобрели характер, который невозможно было бы представить в 1914 году, потому что тогда Европу не делили и не пытались вовлечь в потенциальную гражданскую войну две наднациональные партии – филофашисты и антифашисты.

Важнейшие события можно легко воспроизвести: 20 февраля 1938 года Гитлер выступил с речью о "10 миллионах угнетаемых немцев", которая содержала в высшей степени жесткие нападки на коммунизм и Советский Союз17 и где судетский вопрос был решен официально, еще до австрийского вопроса. Руководителю Отечественного фронта судетских немцев Конраду Хенляйну он дал еще в марте указание требовать всегда так много, чтобы выполнение требования было невозможным. Чешская частичная мобилизация 20 мая, поводом которой послужили ложные сообщения английских газет, привела Гитлера в настоящую ярость, поскольку, казалось, она означала для него потерю престижа. Это не помешало партии Хенляйна собрать почти 90% голосов немцев на состоявшихся почти одновременно коммунальных выборах. Сообщения немецкой прессы о "большевистской Чехословакии" как авианосце Советского Союза в Средней Европе приняли характер необузданной кампании, которая, однако, нашла различного рода поддержку в прессе французских правых и британских газетах лорда Ротемира; даже протесты партии судетских немцев против "большевистско-гуситских элементов", над которыми-де потеряло контроль пражское правительство18, все больше теряли эмпирический характер и превращались в пропагандистский шквальный огонь. Отзыв лорда Рунцимана как посредника и различные статьи в "Тайме" вынудили президента Бенеша и чехословацкое правительство в сентябре к очень значительным уступкам, которые практически выполняли автономистские требования так называемой "Карлсбадской программы". С другой стороны, воля Гитлера к войне в первый раз натолкнулась на поползновения к сопротивлению среди немецких генералов и дипломатов, которые целиком определялись патриотическими мотивами, то есть страхом перед "finis Germaniae", и придвинули на обозримую дистанцию возможность военного государственного переворота, направленного на свержение Гитлера. " Речи Гитлера и Геринга на Нюрнбергском съезде могли основывать свою необузданную и высокомерную эмоциональность только на сенсационных сообщениях немецких газет о преследованиях, которые были выдуманы или приукрашены служащим министерства пропаганды. В действительности же "судетский добровольческий корпус" уже стал агрессором, и то, что в 1921 году разыгрывалось в Грузии, иностранная поддержка тайного повстанческого движения, под другим знаком стало осязаемой действительностью в центре Европы. Однако полет Чемберлена в Берхтесгаден 15 сентября превратил планы немецкой оппозиции в нереальные, и 21 сентября пражское правительство под жесто-

чайшим давлением приняло предложение об отторжении областей проживания судетских немцев. Однако когда английский премьер-министр второй раз посетил Гитлера в Годесберге 23 сентября, последний потребовал, повторно указывая на мнимые гнусные