Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

как серьезную вооруженную силу, из пяти тысяч тракторов, ежегодно производимых Советским Союзом, уже через два года ни один не остается годным к употреблению. 2 Однако Гитлер ни словом не обмолвился о том, что это счастливое стечение обстоятельств в конечном счете создает лишь для немцев возможность осуществить свое право на самоопределение. Так же мало он обсуждал возможность рассчитаться с большевизмом как с общим врагом всего мира. В его рассуждениях, напротив, речь шла исключительно о "решении германского вопроса", и под этим он понимал не что иное, как устранение "нехватки пространства", то есть завоевание как можно большего жизненного пространства: это стремление, по его словам, во все времена являлось причиной образования государств и движения народов. Современность – это век экономических империй, в котором колонизационный инстинкт вновь достигает своего первобытного состояния, как показывает пример Италии и Японии, в то время как "насытившиеся государства", понятным образом, лишь отстаивают свои владения. "Экономические мотивы" и здесь и там являются решающим фактором; Германия может искать себе необходимое для обеспечения пропитания пространство только в Европе. Применение насилия неизбежно, Германия "вынуждена к наступлению", и потому его, Гитлера, неизменное решение состоит в том, чтобы самое позднее в 1943-45 гг. решить для немцев вопрос о жизненном пространстве. Более раннее начало решительных действий зависят от обстоятельств; при известных обстоятельствах первая цель, возможно, будет заключаться в том, чтобы "свалить Чехию и Австрию". Аннексия этих двух государств могла бы "означать приобретение средств пропитания для 6-7 миллионов людей", поскольку "принудительная эмиграция из Чехии может достичь двух миллионов, из Австрии -одного миллиона человек". В качестве мыслительного эксперимента Гитлер при этом изложил сценарий войны между Италией и Францией, а также Англией, что могло представить благоприятный случай для реализации этих планов.

Тот, кто говорил это, был целиком и полностью Гитлером "Политического завещания" из "Mein Kampf". Фактически он завещает здесь свои рассуждения как "наследство" на случай своей смерти. С одной стороны, Гитлер снова разоблачает себя как того, кем он, по сути, и являлся: как человека, целиком и полностью фиксированного на 1917-18 гг. и блокаде Антанты, однако одновременно, неосознанно для себя самого, парадигматическим образом он предстает воплощением позиции, которая формируется тогда, когда марксистская доктрина классовой борьбы отрывается от моментов интернационализма и гуманизма, что, впрочем, периодически намечалось у самих Маркса и Энгельса. Но биологистский марксист или социал-дарвинист – это был еще не весь Гитлер. Под захватнической убежденностью протагониста теории "лучшей расы" даже тут прослеживается озабоченность, даже страх, сопровождающие процесс, который не вполне вписывается в биологистскую картину мира, а именно "исходящее от большевизма разрушение экономики", параллелью которому, по Гитлеру, было "исходившее от христианства разлагающее воздействие", вследствие которого мировая Римская империя пала под натиском германцев. Та империя, на величие и долговечность которой он, несомненно, ориентировался. Очевидно, что ему оставалось сделать лишь один маленький шаг, чтобы добраться до виновника этих разрушений, но слово "еврей" не произносится. Возможное "военное вторжение России" хотя и упомянуто, но его опасность быстро ликвидируется указанием на Японию.

Вопрос состоит в том, почему Гитлер выступал перед своими ближайшими соратниками с такой провокативной односторонностью. Наиболее вероятный ответ заключается в том, что он хотел подвергнуть этих самых соратников определенного рода экзамену. Действительно, Нейрат и Фрич возражали Гитлеру, указывая на французское превосходство, с некоторым даже нажимом, и несколько позже Нейрат стал жертвой сердечного приступа. Гитлер вынужден был, таким образом, признать, что вместе с Нейратом, Фричем и даже Бломбергом ему не удастся проводить активную внешнюю политику. Он был самодержец, но внутри системы, чьи элементы обнаруживали значительные следы былой самостоятельности. И потому еще длительное время он оставался недостаточно могущественным, чтобы просто уволить с их постов этих трех людей. Но он сумел быстро и беззастенчиво использовать возможность, которая представилась несколько позже, и здесь выяснилось еще раз, что хотя былая решимость в данных конкретных обстоятельствах несколько поугасла и модифицировалась, но по сути своей совершенно не изменилась.

Вермахт был еще очень далек от того, чтобы стать коричневой армией. В своих основных составных частях он воплощал скорее три различных периода немецкой истории: армия была христианско-прусско-консерва-тивна, военно-морские силы – буржуазно-немецко-националистичны, а воздушные силы могли бы считаться национал-социалистскими. Соперничество между "ведомством вермахта" в военном министерстве под руководством генерала Кейтеля и Генеральным штабом армии под началом Людвига Бека имели идеологический подтекст. В еще большей степени это относится к напряженным отношениям между армией и СС, которые постепенно привели к возникновению вооруженных подразделений "Тайной государственной полиции" (гестапо). Снизу национал-социалистский дух благодаря молодым офицерам и всеобщей воинской обязанности проникал также в армию. Генералы сухопутных войск как все еще важнейшей части вооруженных сил не были сплошь национал-социалисты, однако даже Людвиг Бек вряд ли до 1938 года был политическим противником Гитлера. Все они целиком и полностью были поглощены перевооружением, которое было давним и искренним их желанием. Однако никто из них не был склонен к авантюрам, все руководствовались объективной картиной подготовки и слабо разбирались в психологических и политических факторах. И посему Гитлер значительно превосходил их. Однако безошибочное предчувствие, что методы Гитлера могут стать опасными для существования немецкого народа, являлось точкой отсчета для с виду прагматичного, а на самом деле принципиального Сопротивления.

Старческое упрямство Бломберга, желающего взять в жены женщину "с прошлым", стала желанным внешним побуждением Гитлера к тому, чтобы расстаться с военным министром, однако гнусные интриги Геринга и гестапо создали повод для одновременной отставки и главнокомандующего сухопутных войск и, таким образом, руководство вермахта было известным образом обезглавлено. Когда выяснилась безосновательность обвинений против Фрича, было уже слишком поздно (для всего, кроме разве что формальной реабилитации): великие организационные и персональные перемены 4-го февраля 1938 года уже свершились. Гитлер лично принял на себя непосредственное командование вооруженными силами, а ведомство вермахта бывшего военного министерства оказалось подчиненным ему непосредственно как "верховное главнокомандование вооруженных сил", генерал-полковник фон Браухич стал главнокомандующим сухопутных войск, национал-социалист Иоахим фон Риббентроп сменил во главе министерства иностранных дел Нейтрата. Геринг не достиг своей цели стать военным министром, однако стал генерал-фельдмаршалом. Вермахт должен был пережить еще один сокрушительный удар по своей самостоятельности и легендарному чувству собственного достоинства. Но если речь и шла о чистке, то по своим масштабам и по своему характеру она не была тождественной с чисткой Красной Армии: вместо 10 тысяч расстрелянных последовали лишь некоторые отставки, и здесь также с очевидностью проявилось различие общественных систем. Но семь человек действительно могли воспринять подлинный результат этих изменений: трое мужчин, которые 5-го ноября 1937 года