Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло
Справа сидели два молодых парня и громко шептались, явно об Ундрам. Тэгшэ хотелось показать детей, и он позвал Ундрам в соседнюю юрту.
— Дети здесь, — сказал он, осторожно прикрывая за собой дверь, чтобы не разбудить детей.
И тотчас же с кровати на противоположной стороне поднялся стриженный наголо мальчонка, поглядел на них сонными глазами и снова лег. Чуть поодаль спала взрослая девушка. Из-за ее спины виднелись еще две маленькие головки с торчащими ежиком волосами.
— Это все наши, — сказал Тэгшэ.
Ундрам, ничего не говоря, смотрела на детей, а потом расплакалась.
«Зачем же говорил, что двое детей. В своих местах не нашел охотниц возиться с этой оравой. А я по своей глупости согласилась. Что я буду с ними делать?» — думала она.
«Ну вот, наверное, решит уехать… Бедняжка, она же все равно что Цагандай», — думал между тем Тэгшэ.
— Ну ладно, пойдем к гостям, — сказал он, поднимаясь.
— Нет, я не пойду, — ответила Ундрам.
— Как же так? Там собрались мои братья и сестры, они ведь могут обидеться и уехать, — урезонивал ее Тэгшэ, хотел было обнять, но, видимо, застеснялся детей, взял за руку и повел.
Кругом высились огромные горы. По спине Ундрам пробежал холодок. У нее было такое чувство, будто она очутилась в глубоком и темном ущелье и выбраться из него нельзя.
Деревья на вершинах гор стояли, словно часовые. Ундрам подумала о приближающейся зиме и окончательно сникла.
— Ну пойдем, Ундрам. Так можно простудиться, — сказал Тэгшэ.
— Пойдем, — ответила она и следом за ним вошла в юрту. Навстречу им поднялись гости, стали поздравлять новобрачных и желать им долгих лет жизни.
Утром Тэгшэ вошел в юрту к детям и, обращаясь к старшей дочери, сказал:
— Цагандай, доченька, вставай. Видишь, отец привел вам старшую сестру. У нас теперь есть хозяйка. Вы должны слушаться свою старшую сестру. Ее зовут Ундрам, но можно называть ее мамой или старшей сестрой. Это не имеет значения, главное, чтобы вы слушались ее. Мне одному никак нельзя. Без матери вы сироты.
Старшая дочь встала, разожгла огонь и, недовольная, долго молча возилась с посудой. Потом налила в пиалу и подала отцу чай, а перед Ундрам поставила немытую фарфоровую чашку. Подбежали младшие дети и потянулись за сахаром. Цагандай стукнула их по рукам.
— Ну-ка на место, чертенята! — закричала она на них, и взгляд ее, обращенный к Ундрам, как бы говорил: «Если бы тебя не было, я не стала бы обижать своих малышей».
«Ведь у них нет ни одной ценной вещи, а если бы и была, так ведь я не нищенка, чтобы зариться на их добро», — размышляла Ундрам. Ей было невдомек, что Цагандай больше всего на свете боялась потерять привязанность своего отца.
Каждый косой взгляд девочки как бы вопрошал, сможет ли Ундрам, став хозяйкой дома, распоряжаться ею. Но Ундрам и в мыслях не держала такого намерения. «Если будет так продолжаться, — думала она, — вернусь домой». Ведь за ней обязательно приедут родные, с ними она и уедет.
Когда на следующий день Цагандай вышла на улицу, одна из приехавших на свадьбу женщин спросила ее:
— Ну, что делает мама?
— Какая мама?
— Как какая? Та, которую твой отец ночью привез, — сказала, прикрывая лицо рукавом халата, женщина.
Тэгшэ дал односельчанам повод для пересудов.
— У Тэгшэ теперь пятеро детей. Мужской голове трудно ли закружиться.
— При взрослой дочери зачем в доме жена?..
Ундрам не знала, с чего же ей начать первый день в ее новой жизни, и решила начать с уборки. Убрала мусор, начистила до блеска посуду. Несколько дней приводила в порядок и чистила одежду детей, выстирала старый отцовский дэл и сшила младшим детишкам курточки.
Девочкам вымыла и расчесала волосы. Дошла очередь и до Цагандай.
— Цагандай! Иди сюда, я расчешу тебе волосы.
— Я сама могу, — сухо ответила та.
Прибавилось дел и у Тэгшэ: то принеси воды, то подай мыло, то купи детям ленты для волос.
Однажды Тэгшэ заглянул в магазин, и продавщица приступила к нему с расспросами:
— Ну, как, Тэгшэ, не раскаиваешься, что взял в жены совсем ребенка? Поди, трудно тебе, несчастному, приходится. Вот и коней несколько штук потерял… Может, возьмешь белила для своей жены?
— Зачем ей? Болтаешь глупости.
— Тогда, может, возьмешь вот эти туфли? — не унималась продавщица. — Прислали всего несколько пар. Взяла врачиха, учительница да Мядаг из клуба.
— Куда их носить моей жене?
— А разве нельзя надеть, когда пойдет в сомонный центр или в бригаду?
— Ты хочешь вытрясти мой кошелек, Не выйдет. Вот если будет хороший хром, возьму.
— Э-э, Тэгшэ, с тобой не договоришься. Отправляйся назад со своим полным кошельком.
Тэгшэ за прожитые сорок лет много повидал и хорошего, и плохого. Это научило его практичности и рассудительности. Только не научился он относиться к людям с доверием.
«Если слишком баловать Ундрам, — размышлял он, — то потом с ней не сладишь. Накинешь себе петлю на шею и будешь всю жизнь мучиться». Поэтому он решил держаться с ней построже. Сделался неразговорчивым, целыми днями занимался работой, а домом совершенно не интересовался. Ему казалось, что если он станет хлопотать по дому вместе с Ундрам, то даст людям повод для насмешек.
Каждый день он угонял свой табун на выпас в такое место, откуда ему видна была юрта и, главное, коновязь.
Издали юрта казалась белым камнем. Он представлял себе улыбающуюся Ундрам, входящую и выходящую из юрты. А что, если она уедет? При этой мысли им овладевал страх. Если человек, обладающий дорогой вещью, хранит ее в сундуке и лишь изредка достает, чтобы полюбоваться ею, он постепенно утрачивает к ней интерес, а то и вовсе о ней забывает. Так и Тэгшэ был доволен, что обзавелся хорошенькой женой, но не искал случая выразить ей свою любовь, пребывая в спокойствии и благодушии.
А Ундрам очень тосковала, когда Тэгшэ долго не возвращался домой, и очень его ждала. Он ничего ей не рассказывал, и она могла лишь догадываться, что время от времени он ездит в другие аилы к родственникам. С ними, видно, и беседует.
Она находила утешение в том, что полезна человеку, который старается для семьи, растит нескольких детей, пасет скот, ходит на охоту и занят бесконечной работой, и что она стала хозяйкой семьи, слывущей в окрестностях зажиточной.
Через несколько дней, когда к аилу неспешной рысью,