Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло
После полудня Алексеев в сопровождении нескольких казаков появился в Маймачене в конторе Заяата. Торговец встретил его с поклоном и, приветствуя по-китайски, пригласил в комнату. Едва Алексеев вместе с переводчиком переступил порог комнаты, как Заяат на чистейшем русском языке сказал:
— Этот молодой человек может обождать вас во дворе. Если вы будете снисходительны к моему русскому языку, нам было бы лучше обойтись без переводчика.
Алексеев, будто оглушенный обухом, заморгал глазами и пролепетал:
— Оказывается, вы прекрасно владеете русским языком?
Он лихорадочно старался припомнить, что говорил в присутствии этой продувной бестии. Что?
Сумма, запрошенная Заяатом, намного превышала ту, что предполагал заплатить ему Алексеев, и капитан был вынужден задержаться до возвращения казака, посланного к барону. Заяат, смекнув, в чем дело, пригласил гостя к столу. За столом купец сам прислуживал ему, пересыпая беседу русскими поговорками и пословицами. «Видно, что птица большого полета! — подумал Алексеев. — Раз атаман Семенов знает его, несомненно этот купец, владеющий русским языком, японский разведчик. По всей вероятности, во время русско-японской войны он находился в окрестностях Порт-Артура. Наверное, служил в какой-нибудь китайской харчевне в Порт-Артуре или где-нибудь поблизости от него. Делая вид, что не понимает по-русски, подслушивал разговоры наших подвыпивших солдат и офицеров и узнал много военных секретов. А теперь тут подвизается… Каналья!»
Подоспел ускакавший к барону казак и вручил Алексееву сложенный вчетверо клочок бумаги. На ней было написано три слова: «Денег не жалеть». Вскоре самые секретные документы китайского наместничества перекочевали в кожаную казацкую сумку, а затем заняли место в сейфе, ключи от которого находились у Алексеева и его непосредственного начальника полковника Сипайло. Взамен Заяат получил немало награбленных Семеновым и Унгерном долларов, фунтов и царских золотых десяток, а также деньги и товары нескольких китайских магазинов, разграбленных унгерновцами.
Алексеев допоздна засиделся, разбирая документы и донесения гаминовских шпионов, провокаторов, осведомителей, знакомясь со списками и прочими сведениями о монгольских и русских революционерах в Урге. Затем приступил к составлению доклада. Прежде всего подготовил список подлежащих немедленному аресту революционеров и евреев. В числе первых значилось: «Екатерина Кузнецова». Алексеев с особым удовольствием написал это имя. Он зачислил бы в список и самого Кузнецова, публично оскорбившего его, но пока поостерегся. Купец от имени русских граждан встречал войска барона Унгерна возле здания русского консульства, и барон при всех обнял и расцеловал его. А узнав, что купец всю жизнь прожил в Монголии, назначил его и Насонова своими советниками по гражданским делам.
Спустя несколько дней составленный Алексеевым список материализовался в трупы, висящие на скрипучих, наскоро сколоченных виселицах. По вечерам в городе хлопали выстрелы, раздавались крики пьяных белогвардейцев и пронзительные женские вопли. Это тешилась Азиатская дивизия. А на рассвете гремели винтовочные залпы, унгерновцы проводили расстрелы.
Жаама. В то время я жил в Урге. Были такие глупцы и легковерные, которые думали: Унгерн спасет от гаминов. Да вскоре поняли, как все это называется… Это называется: попасть из волчьей глотки в лапы к тигру!
Иногда я ходил к земляку ламе и встречал у него Шагдара. Когда я спрашивал его про ту русскую девушку, Шагдар со вздохом отвечал, что не видел ее несколько месяцев. И умолкал. Прошло немного времени после вступления барона в город, и я решил подобру-поздорову вернуться поскорей домой и зашел к ламе, чтобы повидаться с Шагдаром. Я прождал до вечера и уже собирался уходить, когда залаяла собака и появился Шагдар. Он был бледен, глаза смотрели безжизненно. Завидев меня, Шагдар сказал:
— Арестована Катя… Арестовали бароновцы, — и замолчал.
Я спросил:
— Это точно? Кто тебе сказал?
— Приходил Шарху, повар Ванька, — чуть слышно прошептал он.
Автор. Советник по гражданским делам Кузнецов лично и через Алексеева несколько раз приглашал барона Унгерна в гости, и вот однажды барон, которому прискучила солдатская похлебка, решил отведать домашней снеди и развлечься. Барон слышал, что дочь Кузнецова Катя арестована и уже несколько дней находится в контрразведке, но не придал этому особого значения. Мало ли что может выкинуть легкомысленная девица! Любезничала, наверное, с кем-нибудь и попала в историю. Этот капитан Алексеев, чтобы выслужиться, готов зачислить в революционеры не только чужую девицу, но и отца родного. Барон решил воспользоваться положением, в которое попала девушка, и взять в оборот непокладистого Кузнецова, заставить его раскошелиться.
Потрепанный бароновский «фиат», изрыгая клубы дыма и распугивая любопытных, въехал в ворота кузнецовского двора.
Кузнецов с супругой и его зять Николай Иванович с женой, встретив барона и Алексеева, усадили их за стол, уставленный жареными и вареными яствами, всевозможными соленьями, вареньями, винами и напитками. Потчевать высоких гостей они умели!
Унгерн, ожидая, когда купец начнет просить за дочь, а мать лить слезы, обдумывал, как лучше уклониться от неприятного разговора, но хозяева не касались этой темы.
— Что поделаешь, жить здесь трудно. Но мы притерпелись, — говорил Кузнецов, двигая крепким подбородком и с треском разгрызая куриную косточку, — Да, притерпелись. Конечно, вспоминаем родную Русь, но человек ко всему привыкает. И хоть обретаемся среди дикарей, а на жизнь себе зарабатываем и кое-какое состояние имеем.
Старшая дочь Кузнецова подносила одно блюдо за другим. Еда была жирная, но барон, забывший вкус домашней пищи, не пропускал ни одной перемены. Кипящий самовар посреди стола, тюлевые шторы на окнах, сундуки и столики, покрытые коврами и пестрыми покрывалами, граммофон с большой трубой, развешанное на стене оружие — все это приятно напоминало барону российское захолустье и позволяло забыть о том, что суровая судьба заставляет его рыскать по Центральной Азии. Все окружавшее его в тот вечер вселяло надежду, что настанет время, когда барон окажется не в столице далекой Монголии, а в каком-нибудь подмосковном городке, готовясь наутро двинуться со своим воинством на белокаменную.
Однако и за столом барон не забывал о главной цели своего визита — разузнать о капиталах купца. Он умело направлял разговор, что было нетрудно, так как хозяин захмелел. Чавкая, Кузнецов говорил:
— Если насчет торговли, то скажу так. Ежели будет здесь что продавать, так найдется и что покупать. Я, главное, интересуюсь пушниной и шерстью. Ну, это знает и Алексеев. — И он ткнул в сторону бывшего управляющего вилкой. По прежней хозяйской привычке купец относился к Алексееву без всякого почтения.
Слова Кузнецова будто ударили капитана, который до этого важно восседал за