Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

Шагдар, сидя в комнате для прислуги, слышал Катин смех, видел, как она весело переговаривается со своими собеседниками, и кусок не лез ему в горло. Уже несколько раз Шагдар пытался привлечь внимание девушки, но тщетно: она, словно слепая, не замечала Шагдара! Когда самый молодой из троих что-то зашептал ей на ухо, а она склонилась к нему, Шагдар еле сдержал себя. Но разве мог он выйти к гостям? Шагдар растерянно озирался. Что делать?

«Недавно, когда я в амбаре наигрывал на флейте, Гужинцо с интересом прислушивался, — подумал он. — Войду-ка я с флейтой в комнату, чтобы Катя обратила на меня внимание… Из-за этих своих знакомых она совсем меня забросила».

Прихватив из каморки флейту, Шагдар вошел в гостиную.

— Мне, ничтожному слуге богатого купца, хочется сыграть песню на хозяйской свадьбе. Разрешите? — громко сказал он.

Кузнецов по-прежнему сидел, подперев голову руками, и уныло тянул песню. Гости, не знавшие монгольского языка, вопрошающе смотрели на тех, кто понимал по-монгольски.

Шагдар взглянул на Катю, и девушка ответила ему одобрительным взглядом синих глаз. Трое русских умолкли и тоже дружески смотрели на него.

Шагдар заиграл. Тут вскочил сидевший поблизости от хозяина Алексеев и сердито закричал:

— Прекрати!

Звуки флейты прервались…

— Поганый оборванец… Ты что, спятил, что ли? — продолжал кричать Алексеев, которому хмель ударил в голову. Не обращая внимания на Насонова, дергавшего его за рукав, он порывался сказать еще что-то. Но грозный окрик хозяина остановил его.

— А ты кто такой? — повернувшись к Алексееву, в ярости завопил купец. — Какое тебе дело, как угождает мне мой собственный слуга?

Гости испуганно умолкли, в комнате воцарилась тишина. Только какой-то глухой старик, не поняв, в чем дело, возил ножом по тарелке, пытаясь разрезать огурец.

Алексеев, опершись сжатыми кулаками о стол и выпятив грудь, приблизил лицо к Кузнецову и прошипел:

— Ах, простите, действительно, кто я такой… Я думал, что ваша дочка тайком от вас водит шашни с этим грязным медведем, но, видимо, ошибся. Оказывается, вы сами стелете им простыни!

Кузнецов побледнел, узкие черные глаза его вспыхнули. Он схватил стакан и запустил им в Алексеева. Тот увернулся, и стакан со звоном разбился, ударившись о стену. На Алексеева и Насонова полетели осколки стекла, брызги вина.

Лицо, глаза, даже руки Алексеева стали красными.

— Я тебя! Я тебя! — Он заскрипел зубами. — Ты, купчишка, поднял руку на российского дворянина, на офицера гвардии государя императора!..

Насонов потянул его и усадил на место. Алексеев опомнился и замолчал, озираясь по сторонам. Кровь отхлынула от лица, руки мелко задрожали.

Между тем Кузнецов распалился еще больше:

— Подумаешь, аристократы! Продали большевикам Россию, а сами только и умеют, что лизать купцу задницу… Убирайтесь! Проваливайте все! — закричал он на гостей, которые в страхе и так уже начали расходиться.

Кузнецов повернулся к зятю.

— Забирай жену и отправляйтесь в постель!

Затем набросился на оказавшуюся рядом хозяйку:

— Посади свое отродье, эту Катьку, в комнату и запри! Посмей только выпустить! Шагдара немедленно рассчитай! Пусть только покажется мне на глаза! — И он, пошатываясь, побрел в спальню. Жена последовала за ним и долго еще утихомиривала мужа. Тот упирался, извергал ругательства и наконец заснул, пообещав убить всех завтра, едва взойдет солнце.

В доме надеялись, что утром, отрезвев, он поостынет, но напрасно. Он по-прежнему грозил всем расправой, а завидев Шагдара, пришедшего за расчетом, заорал: «Убью паршивца!» — и попытался броситься на него с топором.

Жаама. Шагдара изгнали из дома купца Гужинцо, он поселился у одного своего земляка ламы и стал работать чернорабочим в таможне. Одним словом, не пропал с голоду. Одно было тяжело: он не мог повидаться с любимой, не знал, как с ней встретиться. Выгнав Шагдара, отец Кати несколько дней продержал ее под замком и выпустил. Но теперь он был настороже и не спускал с дочери глаз.

Катя не пыталась встретиться с Шагдаром, внешне была спокойна и беспечна, и отец стал забывать брошенные Алексеевым слова. Успокаивал и зять Николай, которому было поручено приглядывать за Катей.

В один из зимних морозных дней гамины, как тараканы, попрятавшиеся от холодов по закоулкам глинобитных домишек и фанз, внезапно вылезли из своих щелей и закишели, перебраниваясь, крича что-то на своем диковинном языке. С севера, с гор время от времени доносился гул орудий. Рвались снаряды, разбрасывая комья земли, перемешанные со снегом. В городе поднялся переполох. Той же ночью гамины исчезли, а назавтра в Ургу вступили бароновцы.

Автор. Гвардейский капитан Алексеев, только что назначенный заместителем начальника контрразведки Азиатской кавалерийской дивизии под командованием барона Унгерна фон Штернберга, кончил писать доклад командованию и, потягиваясь, поднялся из-за стола.

Уже давно настало утро, но тусклое зимнее солнце едва показалось из-за горизонта. Солнечные лучи квадратными пятнами падали на пол через окно. Алексеев легкими шагами расхаживал взад и вперед по мягкому ковру. Он перебрал в памяти написанное и остался доволен, что ничего не забыл.

Когда при вступлении унгерновцев в Ургу управляющий одним из отделений фирмы купца Гужинцо вышел из дома Насоновых в парадной гвардейской форме, при орденах, встречные прохожие, русские и монголы, с удивлением взирали на него и уступали дорогу. Алексеев направился прямо к дому, где временно разместился штаб барона, но караульный не впустил его. Тут из штаба вышел полковник Сипайло, правая рука Унгерна. Он радушно обнял пришедшего и повел его за собой к командующему.

Барон принял Алексеева в комнате с низким потолком. Как всякий военачальник, одержавший победу, будь она маленькая или большая, высокий сухопарый барон Унгерн, одетый в ловко пригнанную походную форму, был в приподнятом настроении. Завидев Алексеева, он крупными шагами подошел к нему, обнял и приложил к его щеке свою щеку, поросшую жидкой рыжей бородой.

— Благодарю, господин капитан! Ваши сведения пригодились мне! — громко сказал он.

— Рад стараться, ваше превосходительство! — щелкнул каблуками Алексеев.

Барон благосклонно кивнул. Но мгновенно выражение лица его изменилось, исчезла доброжелательность, приветливый взгляд стал жестким, подозрительным. Окружающие не зря боялись этого взгляда, он обдавал холодом даже самых преданных барону людей.

— Прискорбно, капитан, что вы не смогли захватить документы разведки гаминов, — сказал барон.

— Виноват, ваше превосходительство. Важнейшие документы исчезли в самый последний момент. Не иначе как гаминовские разведчики продали их кому-то…

— Ваша догадка верна, это хорошо… Опередив нас, документы купил у чиновников Управления китайского наместника купец Заяат из Маймачена. Причем по