Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

в виду: к ним в дом проникло само вселенское зло и материализовалось возле палисадника в образе Трамница, украв у них большую часть смысла их жизни. А поскольку оставалась еще Эмилия, то это являлось весьма веской причиной не пускать пулю себе в лоб. Тем более что существующее в природе равновесие сил было и без того нарушено, а его требовалось восстановить. Справедливость требовала отмщения.

— Я убью его! — пообещал Тилль.

Однако, когда в ответ на такое заявление Рикарда сказала, как сильно его любит и по нему скучает, Беркхофф понимал, что его жена совсем не имела в виду ту незапятнанную и чистую любовь, которая привела их к алтарю. Понимал он также и то, что прошлого не вернешь и в будущем никогда уже не будет так, как было прежде.

Но одновременно Тилль почувствовал, что в их отношениях что-то изменилось к лучшему.

— Заставь его страдать, — сказала Рикарда, и он впервые за столь долгие месяцы смог себе представить, как будет хорошо, когда они снова смогут обнять друг друга.

Просто обнять. О большем он и не мечтал. Обнять друг друга хотя бы в будущем. После того, как ему удастся подобраться к Трамницу.

Охваченный такими мыслями, Тилль непроизвольно нащупал в кармане своих спортивных брюк иглу. Ведь его загадочный враг Касов, непонятно по какой причине, давал ему такой шанс. Что ж, он найдет способ им воспользоваться.

И каким бы болезненным для него ни оказался этот путь, после телефонного разговора с Рикардой Тилль уже не сомневался в том, что сможет выдержать все те мучения, которые ему еще наверняка предстояли.

Едва Тилль вошел в кафетерий, как все разговоры и даже звон столовых приборов немедленно смолкли, и у него непроизвольно сложилось впечатление, что у присутствовавших там пациентов, распивавших кофе, имелись какие-то внутренние антенны, позволявшие им улавливать исходившие от Беркхоффа угрожающие вибрации.

Правда, и пациентов-то было всего шестеро. Куда-то подевались все санитары, медсестры и врачи. Видимо, это объяснялось тем, что стрелки часов не добрались до восемнадцати, и до ужина еще оставалось время. К тому же кофе из титана был не таким вкусным, чтобы привлечь к себе остальных обитателей клиники.

Армина Вольфа Тиллю долго искать не пришлось. Слегка ссутулившись, что присуще большинству высоких людей, он сидел с пузатой чашкой и читал одну из тех газет, которые состояли в основном из заголовков и фотографий.

Армин, казалось, был единственным, кто не обратил внимания на Тилля. Он до последней секунды притворялся, что не заметил его.

— Эй, — окликнул его Беркхофф.

Только тогда Армин отвел взгляд от газеты и, скривившись, посмотрел на Тилля, приложив руку к глазам, словно на ярком солнце.

— Где телефон? — спросил он.

— Нет телефона, — ответил Тилль, решивший оставить мобильник в автобусе, поскольку посчитал, что хранить его в книге будет безопаснее, чем в камере, где возможности для скрытного использования аппарата отсутствовали.

— Тогда ты покойник, — заявил Армин.

— Или ты, — ответил Тилль и ударил его иглой.

Армин вскочил и закричал, но больше не от боли в плече, а от неожиданности.

— Какого черта?.. Что это было? — взвился Армин и сжал кулаки, но потом, видимо устрашившись видеокамер на потолке, просто схватил Тилля за толстовку.

— Игла, — спокойно ответил Беркхофф.

Тогда Вольф схватил Тилля за руку, разжал ему пальцы и забрал иглу.

— Ты подписал себе смертный приговор, Винтер! — злобно прошипел он.

С этими словами Армин повернулся так, чтобы камеры слежения оказались у него за спиной, научившись этому, видимо, у Касова. Теперь он держал иглу прямо перед глазами Тилля, который был на голову его ниже.

— В следующий раз я загоню эту вещицу прямо тебе в глаз и буду нажимать на нее, пока она не проткнет тебе мозг, кретин, — прошипел Армин и оттолкнул Беркхоффа от себя, намереваясь снова сесть.

— У меня СПИД, — тихо проговорил Тилль.

— Что? — побледнев как смерть, переспросил Вольф.

— Теперь и у тебя тоже, — все так же спокойно ответил Тилль.

Он подождал, пока Армин не схватился рукой за стул, а потом повернулся к нему спиной и, направляясь к выходу, стал производить про себя обратный отсчет, начиная от десяти.

На счете восемь он приблизился к выходу на два шага, на счете семь почувствовал на затылке движение воздуха, а примерно на счете шесть с половиной сильнейший удар стулом пробил ему череп.

Зенгер

— Фронтобазальный перелом с разрывом в височную кость, — прокомментировала профессор фрау Зенгер изображение МРТ на своем мониторе.

— Картина походила на поле боя, — подтвердил Симон, которого она вызвала к себе, несмотря на поздний час.

Санитар выглядел явно уставшим.

— Я поскользнулся в луже крови Винтера. Скажите, это была мозговая жидкость, что выступила у него из носа?

— Судя по снимкам, у него нет вторичных кровотечений. Не наблюдается и трещин в твердой мозговой оболочке. Фри-деру потребуется лишь покрыть дефекты костным клеем.

Симон посмотрел на руководителя клиники грустными глазами, выдохнул и спросил:

— Вам будет лучше, если я сам подам заявление об увольнении?

При этом, несмотря на свою темную кожу, он заметно побледнел. В ответ фрау Зенгер, взявшись рукой за шею, чтобы ослабить напряжение, посмотрела на него так, как будто он спросил ее о погоде на Марсе.

— С чего это вам пришло в голову? — задала она вопрос. Симон тяжело вздохнул и ответил:

— По моей халатности Винтер завладел иглой для инъекций. По моему недосмотру. Если бы не моя невнимательность, то этого бы не случилось.

Симон нервно поскреб указательным пальцем кожу у ногтя большого пальца. Такое чувство долга и ответственности, наблюдавшееся у Симона не в первый раз, вновь удивило фрау Зенгер. Когда она нанимала этого сенегальского беженца на работу, он едва мог говорить по-немецки. Однако это не помешало ему устанавливать эмоциональный контакт с пациентами гораздо быстрее, чем это получалось у многих его немецких коллег. Просто Симон обращал внимание на малейшие изменения в мимике и жестах пациентов и благодаря искреннему сочувствию своим подопечным замечал малейшие колебания в их настроении. Однако на сей раз, принимая озабоченный взгляд и глухой голос руководителя на свой счет и полагая, что она волнуется из-за того, что ей придется объявить о его увольнении, он ошибся.

— Все мы допускаем оплошности, и мне, к сожалению, придется доложить о случившемся. Однако у меня и в мыслях не было увольнять вас. Совсем наоборот. Вы всегда являлись для меня хорошим советником, а сегодня мне нужно знать ваше мнение больше, чем когда-либо.