Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

Такая манера поведения являлась типичной для ее лучшего санитара. После допущенных ошибок он не занимался самобичеванием дни и ночи напролет, а осознав, в чем состоял его промах, вскоре снова был способен радоваться от всего сердца хорошим новостям.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он.

— Видите эту гору? — задала вопрос фрау Зенгер, закрывая свой ноутбук и указывая на две большие стопки документов рядом с письменным столом.

Одна из них была высотой в полметра, а другая чуть меньше.

— Это документы, которые удалось собрать о господине Винтере, — пояснила фрау Зенгер.

— Так много? — уважительно присвистнул Симон.

— За последний день я еще раз прочитала все доступные нам материалы о Патрике Винтере. Это медицинские заключения, протоколы суда и показания свидетелей.

С этими словами она тяжело вздохнула, посмотрела Симону прямо в глаза и добавила:

— Однако я все равно чего-то не понимаю, ведь мне не дано читать его мысли.

— Со мною происходит то же самое в отношении многих находящихся здесь пациентов, — сказал Симон.

— Знаю, — улыбнулась фрау Зенгер. — Простите за неудачную формулировку. Но он что-то явно задумал, но только что? Вот в чем вопрос!

— Вы меня об этом спрашиваете?

Фрау Зенгер не ответила, а встала из-за стола и подошла к окну. Уже давно ей не требовалось закрывать жалюзи. Слабые лучи света, которыми солнце обычно одаривало Берлин в ноябре, сейчас при такой погоде приходилось уже с самого раннего утра возмещать искусственным освещением.

Сейчас же, незадолго до полуночи, на территории клиники не горели даже уличные фонари, и она посмотрела в дождливую темноту окна, в стеклах которого отражался только ее образ и убранство кабинета.

— Хотела бы я знать, что он задумал, — проговорила фрау Зенгер, прижимая ладонь к оконному стеклу.

Прохлада окна передалась и ее руке. С каким удовольствием она распахнула бы его створки и, распустив свою строгую прическу, подставила голову под струи дождя, бившие прямо по зданию.

«Но это все равно не успокоило бы поднявшуюся бурю в моей голове», — подумала она.

Фрау Зенгер немного постояла, глядя в темноту ночи, а потом, обернувшись к Симону, сказала:

— Винтер спрашивал меня про Трамница. Вы можете найти этому объяснение?

— Я… я… не знаю, — виновато ответил санитар, сложив свои натруженные руки в замок.

— Но у вас наверняка есть какое-то предположение или я ошибаюсь?

В ответ Симон посмотрел на своего руководителя и сказал:

— Ну, вы же сами видели запись камеры видеонаблюдения и выслушали показания свидетелей. Все выглядит так, как будто Винтер сам спровоцировал нападение Вольфа.

— Не только это, — согласно кивнула фрау Зенгер. — Он повернулся к Вольфу спиной и, похоже, делал обратный отсчет. Я поняла это по движениям его губ, просматривая запись на большом экране.

— Обратный отсчет, — повторил Симон больше для себя. — Получается, он знал, что произойдет.

В этот момент вдали послышался раскат грома. Фрау Зенгер выждала, пока вновь наступит относительное затишье, и сказала:

— По крайней мере, Винтер рассчитывал на нападение. Он сознательно шел на то, чтобы получить травмы. А теперь он лежит в лазарете, как и Трамниц, о котором спрашивал незадолго до этого.

— И что бы это значило?

Она заговорщически посмотрела на Симона, а потом заявила:

— Понятия не имею. Ясно только одно: нам необходимо быть бдительными, как никогда прежде. Иначе скоро мы все вместе окажемся в чертовски большой беде.

Тилль

Запах горячей смолы вновь напомнил ему о преисподней на Земле, привратник которой давно знал Тилля по имени, ведь он бывал в ней так часто. И снова адом оказалась парковка, выжигаемая знойными лучами солнца в летнюю жару. Он парил над этой геенной огненной из берлинского асфальта на высоте небоскреба, неотрывно смотря вниз.

Новой деталью его сна являлся автомобиль — черный внедорожник с блестящей крышей, в которой отражался небоскреб в духе фильма «Скайлайн». Внедорожник сиротливо стоял на огромной, заброшенной всеми парковке.

Тиллю казалось, что он ощущает сильнейшую боль, поднимавшуюся откуда-то снизу вместе с дрожащим от жары воздухом. Ему захотелось отойти от окна, и во сне, лежа в постели, он непроизвольно пошевелил плечами, а возможно, и головой. Тогда работавший от аккумулятора шуруповерт, сверливший ему череп, вновь погрузил Беркхоффа в сон.

Так прошло еще какое-то время.

Кругом была чернота, мучили жара, запах смолы и боль. И в этом мире боли Тилль кружился, выписывая петлю ожидания, словно самолет перед посадкой, находясь между мучительным пробуждением и кошмарным сном. Внезапно им овладел такой могучий страх перед перспективой навеки оказаться в подобном положении, что Беркхофф изо всех сил напрягся и открыл глаза.

Это было ошибкой.

Большой ошибкой!

Матовый свет от потолочной лампы ударил ему прямо в глаза и вызвал слезы. Он немедленно снова прикрыл веки, но совершил еще одну ошибку, попытавшись протереть уголки глаз. Сначала Тилль почувствовал легкое покалывание в сломанных пальцах, а потом, когда стал ощупывать повязку на голове, возникло ощущение, словно кто-то нанес ему удар бейсбольной битой.

Боль не шла ни в какое сравнение с той, какую он перенес, когда ему бинтовали голову перед отправкой в клинику. На этот раз Тилль оказался ранен серьезно. И боль была очень сильной, заставляя Беркхоффа думать о том, что если с него снимут повязку, то голова сразу же развалится на две половинки, лишившись скреплявшей их повязки.

Представив это, Тилль почувствовал себя еще хуже.

Его затошнило, и он с трудом сдержал подкативший к горлу приступ рвоты, поскольку понимал, что от этого ему станет еще хуже.

«Помогите!» — мысленно закричал он и сразу же вспомнил, что в лазарете у кровати, как правило, располагается красная кнопка, при помощи которой можно вызвать медсестру, а возможно, и заказать вагон болеутоляющих средств, лучше всего морфий.

При одном условии, конечно: если Тилль в лазарете!

Однако, поскольку Беркхофф продолжал лежать с закрытыми глазами, он не был полностью в этом уверен. В то же время куда еще его могли отвезти? Подробности Тилль не помнил. В памяти сохранилось только то, что он спровоцировал Армина в кафетерии, полностью отдавая себе отчет, что это может закончиться не только лазаретом, но и смертью. Но поскольку у него болело все, что может болеть, то это означало только одно: он не отправился в мир иной.

Хотя… До конца быть уверенным в этом