Лекарь Империи 8 - Александр Лиманский
АД — 60/30… 70/40…
— Работает! — с облегчением выдохнул Петров.
Машину резко тряхнуло на очередной яме.
— ОСТОРОЖНЕЕ, МАТЬ ТВОЮ! — заорал Лемигов водителю через перегородку.
— СТАРАЮСЬ! — донеслось в ответ. — ДОРОГА — ОДНО ДЕРЬМО!
Мы мчались уже семь минут. До больницы оставалось еще примерно столько же. Пациент висел на тончайшей нити — то приходил в сознание и тихо стонал, то снова проваливался в темное забытье.
— Сколько влили? — крикнул я Петрову.
— Почти полтора литра! — доложил тот. — Сейчас второй пакет…
И тут произошло то, чего я боялся больше всего.
Монитор издал долгий, пронзительный, непрерывный писк. На экране ЭКГ, где до этого мелькали редкие, уродливые комплексы, появилась прямая, как струна, зеленая линия.
— Асистолия! — заорал Петров. — Остановка сердца!
Так. Конец компенсации. Критическая гиповолемия в сочетании с гипоксией и тяжелейшим метаболическим ацидозом. Сердечная мышца исчерпала свои энергетические резервы. Остановка.
Я не раздумывал ни доли секунды. Вскочил на колени прямо на носилках, насколько позволял низкий потолок реанимобиля. Сцепил руки в замок, положил основание ладони на грудину Андрея.
— Начинаю СЛР! — крикнул я и всем весом навалился вниз.
СЛР — это сердечно-лёгочная реанимация.
Грудная клетка поддалась. На третьей компрессии я услышал характерный сухой хруст — сломанное ребро.
Перелом ребра — ожидаемое и абсолютно приемлемое осложнение. Живой пациент с переломом лучше, чем мертвый с целым скелетом.
— Михаил Степанович! — командовал я, не прерывая ритмичных нажатий. — Мешок Амбу! Переходи на вентиляцию! Два вдоха на каждые тридцать компрессий!
Лемигов, одной рукой продолжая держать артерию, другой схватил дыхательный мешок и плотно приложил маску к лицу пациента.
— Петров! — продолжал я, не сбиваясь с ритма. — Адреналин! Один миллиграмм внутривенно! Немедленно!
— Есть! — Петров начал вскрывать ампулу.
Тридцать быстрых, сильных компрессий. Короткая пауза. Два резких вдоха от Лемигова — грудная клетка пациента поднялась и опала. Снова тридцать компрессий.
Сто компрессий в минуту. Глубина — пять сантиметров. Полное расправление грудной клетки между нажатиями. Базовый протокол СЛР. Главное — ритм и глубина.
— Адреналин введен! — доложил Петров.
Я продолжал качать.
Пот заливал глаза. В тесном, душном салоне стало нечем дышать. Машину трясло, и я с трудом удерживал равновесие, опираясь коленями о края носилок.
— Минута реанимации! — считал Петров.
Фырк на секунду нырнул в грудь Андрея.
— Двуногий! Сердце абсолютно пустое! Камеры спавшиеся, как сдутые шарики! Вся кровь в животе и ногах! Ты качаешь впустую!
— Знаю! — мысленно ответил я. — Что с мозгом?
— Пока жив! Но гипоксия нарастает лавинообразно!
На основании этих данных я принял нестандартное решение.
— Михаил Степанович! — крикнул я. — Прижми ему брюшную аорту!
— Что⁈ Ты спятил⁈ — он посмотрел на меня как на сумасшедшего.
— ДЕЛАЙ! — рявкнул я. — Кулаком в живот, чуть выше пупка! Дави со всей силы, до самого позвоночника!
Прием из экстренной военно-полевой медицины. Централизация кровообращения.
Мы искусственно перекрываем кровоток в нижней половине тела, оставляя весь тот мизерный объем крови, который я качаю, только для двух критически важных органов — сердца и, главное, мозга.
Это многократно увеличивает шансы на выживание без тяжелого неврологического дефицита.
Лемигов, не прекращая вентиляцию мешком, свободной рукой вдавил свой мощный кулак в живот пациента.
— Две минуты реанимации! — кричал Петров. — Второй адреналин?
— Вводи!
Я продолжал качать. Ребра под моими руками хрустели.
— Проверяем ритм! — скомандовал я, остановившись на две секунды.
На мониторе, вместо прямой линии, появились редкие, широкие зубцы. Идиовентрикулярный ритм, двадцать ударов в минуту.
— Есть комплексы! Пульс!
Лемигов тут же проверил сонную артерию.
— Есть! Слабый, но регулярный!
— Продолжаем вентиляцию! Еще литр Рингера струйно!
Пациент сделал судорожный, хриплый вдох. Потом еще один. Его глаза приоткрылись.
— Он очнулся! — в шоке крикнул Петров.
На мониторе — синусовая брадикардия, сорок ударов в минуту. Давление — 60/30.
Вернули. Но это временно. Резервы организма на нуле. Следующая остановка может стать последней. Без операционной он не выживет.
— Сколько до больницы⁈ — крикнул я водителю.
— Три минуты! Уже въезжаем в город!
— Связывайтесь с приемным покоем! Срочно! Нужна операционная! Сосудистый хирург! И кровь! Много крови!
Лемигов схватил рацию.
— База, это третья-один! База, прием! Везем критического «красного»! Мужчина, тридцать лет, ножевое ранение бедренной артерии, геморрагический шок четвертой степени! Была остановка в дороге, реанимирован! Готовьте большую операционную, минуя приемный покой! На стол нужен сосудистый хирург и четыре дозы эритроцитарной массы! Повторяю, четыре дозы! Прибытие через три минуты!
Спустя три минуты реанимобиль с визгом тормозов влетел во двор приемного покоя. Я не прекращал компрессий, продолжая раскачивать грудную клетку пациента.
Давление на мониторе балансировало на грани, пульс то появлялся слабыми, редкими толчками, то снова срывался в хаос.
Двери распахнулись. Яркий, безжалостный свет больничных фонарей ослепил после полумрака салона.
Нас уже ждали. Реанимационная бригада из больницы во главе с Уваровым — лучшим сосудистым хирургом, которого я знал. Рядом — анестезиолог, две операционные сестры, санитары с каталкой.
— Разумовский⁈ — Уваров увидел меня, склонившегося над пациентом. — Какого черта⁈ Что у нас⁈
Я не прекращал качать, докладывая на ходу хриплым, сорванным голосом.
— Проникающее ранение правого бедра! Неполный разрыв бедренной артерии! Кровопотеря около двух с половиной литров! Геморрагический шок четвертой степени! Остановка кровообращения в дороге, реанимация в течение двух минут! СЛР эффективна, синусовый ритм восстановлен, но крайне нестабилен! Жгут наложен двадцать девять минут назад!
— В операционную! — скомандовал Уваров. — Немедленно! Минуя приемный!
Началась быстрая, слаженная перегрузка. Я не отпускал грудину ни на секунду, продолжая компрессии, пока Андрея перекладывали на каталку.
— Пульс есть! — крикнул анестезиолог, приложив датчик. — Ритм синусовый, сорок два в минуту! Можно прекращать!
Я отнял руки. Они горели огнем. На белой майке Андрея остались кровавые отпечатки моих ладоней.
Каталку с грохотом покатили по пандусу. Я побежал рядом.
— Уваров! Седалищный нерв тоже задет! Краевое повреждение оболочки!
— Понял! Учтем при доступе!
У самых дверей операционной меня мягко, но настойчиво остановила сестра.
— Дальше мы сами!
Каталка исчезла за распашными дверями. Я остался один в ярко освещенном коридоре.
И адреналин отпустил.
Ноги подкосились, как будто сделанные из ваты. Я медленно сполз по холодной кафельной стене на пол. Руки мелко, неконтролируемо дрожали от чудовищной усталости.