Пирр, царь Эпира - Саркис Суренович Казаров

эпигонов в рассматриваемый период. Указание Юстина о повторном посольстве тарентинцев (Just., XVIII, 1, 1: cum iterata Tarentinorum legatione) говорит о том, что Пирр не сразу принял предложение Тарента, взяв необходимую паузу. Чего же он мог ожидать? Только одного — прояснения ситуации в эллинистическом мире и последующей за этим поддержки со стороны эллинистических монархов. Важнейший вывод на этот счет сделал Э. Манни: «Отъезд Пирра на помощь жителям Тарента пришелся на тот момент, когда три монарха — Македонии, Греции и Азии — более или менее определенно примирились друг с другом. Их беспокоят внутренние проблемы, и каждый из них чувствует необходимость упрочить свои внутренние позиции. Ситуация, при которой Пирр получил помощь, не могла быть иной: не мог Птолемей Керавн лишить себя части и без того небольшой армии, если был бы вынужден опасаться нападений со стороны Антиоха или Антигона, а то и обоих сразу; и Антигон не стал бы давать свои корабли. Стало быть, отъезд Пирра в 280 г. до н. э. мог произойти только потому, что уже в 281 г. до н. э. взаимоотношения между монархами прояснились: следует помнить, что Пирр отправился в путь весной, следовательно, подготовку к походу он должен был осуществить предыдущей осенью или зимой, успев до того отправить (в Тарент. — С. К.) Кинея, а после и Милона»[209].

Таким образом, Пирр, связанный с Птолемеем Керавном узами родства, а с Антигоном Гонатом, вероятно, тайным договором, мог отправляться на Запад, будучи уверенным в безопасности своего царства. На основании того, что на Сицилии и в Южной Италии были найдены монеты Пирра с портретом Береники в образе Артемиды, П. Р. Франке предположил, что деньги для экспедиции были получены также и от Птолемея I из Египта[210]. Предположение довольно заманчивое, но, к сожалению, не подтвержденное другими свидетельствами.

Создав Великий Эпир и обезопасив его от потенциальных противников, Пирр мог спокойно сосредоточиться на выполнении своей миссии на Западе.

Вплоть до III в до н. э. развиваясь параллельно, греки, жившие на Балканах, и римляне не вступали между собой ни в какие контакты. Подобное мнение, высказанное в начале XX в. немецким ученым В. Юдейхом, как нам кажется, все же нуждается в некотором обосновании[211].

Что было известно грекам и римлянам друг о друге? Казалось, практически ничего. И в этом нет ничего удивительного. На протяжении V–IV вв. до н. э. Рим был незначительным поселением, которому то и дело приходилось вести локальные войны, в которых зачастую решался вопрос о его собственном существовании. Тогда Рим еще не был государством, определяющим хоть в какой-то мере судьбы античного мира.

Римские историки более позднего времени, чувствуя некоторую неловкость от такого положения вещей, прибегали к испытанному для римской историографии средству — сочинению разного рода небылиц и анекдотов.

Так, один из подобного рода рассказов мы находим в «Анабасисе» Арриана. В числе посольств, побывавших у Александра Великого в Вавилоне в начале 323 г. до н. э., Арриан называет и римлян. Сомнения по поводу реальности данного факта, возникающие сразу же, еще более усиливаются по мере чтения всего пассажа. Оказывается, что Александр, встретившись с римскими послами, тотчас обратил внимание на «их усердие и благородную манеру держать себя, расспросил об их государственном строе и предсказал Риму будущую его мощь» (Arr. Anab., VII, 15, 5; здесь и далее пер. М. Е. Сергеенко).

Арриан, кажется, чувствуя некоторую неловкость от включения в свой рассказ столь сомнительного эпизода, пытается найти для себя оправдание: «Я сообщаю об этом, как о событии не безусловно достоверном, но и не вовсе невероятном». Далее отмечается: «Следует, однако, сказать, что никто из римлян об этом посольстве к Александру не упоминает, и о нем не пишут ни Птолемей, сын Лага, ни Аристобул, историки Александра, которым я наиболее доверяю» (Αrr. Anab., VII, 15, 6).

Кстати, характерно, что, кроме Арриана, больше никто из античных авторов о римском посольстве к Александру не упоминает. Например, у Диодора говорится о посольствах иллирийцев, фракийцев, галатов, но не римлян (Diod., XVII, 113, 2)[212].

Однако в исторической науке существует и другая точка зрения на греко-римские связи, опирающаяся на краткие и не всегда внятные указания в данной связи в работах поздних римских авторов. Так, Е. Бауманн писал, что «историки (греческие. — С. К.) упоминают Рим в ΙV в. до н. э., но это все, что мы можем установить»[213].

Но на какие свидетельства античных авторов ссылался немецкий ученый? Какова степень надежности их информации? Плутарх в биографии Камилла говорит о том, что вести о разгроме Рима галлами стали известны в Греции благодаря сочинению Гераклида Понтийского «О душе». Впрочем, сам Плутарх выражает обоснованные сомнения по этому поводу, прямо называя Гераклида «выдумщиком». В этом же рассказе Плутарх упоминает и Аристотеля, который якобы имел «более точные сведения о взятии города галлами». Вместе с тем не совсем понятна заключительная фраза Плутарха, стоящая в конце пассажа: «Это сказано по догадкам» (Plut. Camill., 22). Можно лишь предположить, что сам античный автор мало верил передаваемым им же сведениям. Что же до Аристотеля, то более определенно на этот счет высказался сам Е. Бауманн: «Аристотель в своей „Политике“ определенно упоминает карфагенскую конституцию; о римской он не говорит вообще»[214].

Интересные слова мы находим у Плиния Старшего, который пишет, что первым греком, давшим о Риме достоверную информацию, был Феофраст (Plin. N. H., III, 5, 57).

Тот факт, что подобную информацию мы находим в относительно поздних работах римских историков, а не в трудах самих греков, не может не вызвать вполне обоснованного скепсиса. При этом даже попытка итальянского ученого Б. Форте, другого сторонника данной точки зрения, подтвердить ранние греко-римские контакты данными археологии, относя их к V и даже к VI в. до н. э., не уменьшает нашего скепсиса: уж слишком ненадежны, на наш взгляд, представленные свидетельства[215].

Одним из факторов, обусловливавших оторванность Рима от центров тогдашней цивилизации и культуры, если так можно выразиться, являлся его более низкий материально-технический уровень. Здесь мы имеем в виду прежде всего отсутствие у римлян мощного военного или торгового флота и самих навыков мореплавания. Как известно, начало строительству римского флота дали события I Пунической войны. Правда, и после этого римляне так и не снискали себе в античном мире славы хороших мореплавателей. Использовать флот покоренных народов, как это делали персы, тоже не было возможности, ибо в то время Рим сам вел борьбу за свое