Роберт Хайнлайн - Гражданин Галактики

Ему становилось ясно, что участие в руководстве и владение акциями имеют весьма слабую связь; он-то всегда думал, что это одно и то же: вы владеете какой-то вещью, миской для сбора милостыни или форменной курткой — конечно, вы ею и распоряжаетесь.

Объединение, разделение и пересечение корпораций и компаний сбивало его с толку и внушало неприязнь. Это напоминало управление компьютером без логики. Он пытался нарисовать схему, но не мог с ней справиться. Владение каждой собственностью запутывалось в обычных акциях, специальных акциях, закладных, больших и малых прибылях, поручительствах со странными именами и неизвестными функциями; иногда одна компания должна что-то другой напрямую, иногда на треть дохода, иногда две компании могли что-то получить от третьей; а иногда компания должна была какую-то часть дохода себе самой. Все это не имело смысла.

Это не было тем «Бизнесом», как понимал его Народ — покупай, продавай, получай прибыль. Это была дурацкая игра с дикими правилами.

Его раздражало еще кое-что. Он знал, что Радбек строит космические корабли. Галактические Предприятия контролировали Галактический Транспорт, который строил корабли в одном из своих многочисленных подразделений. Когда он это понял, его охватила гордость, затем он ощутил грызущее беспокойство — что-то такое говорил полковник Брисби… Папа что-то доказал: что «самые крупные» — или, кажется, «кто-то из самых крупных» строителей звездных кораблей замешан в торговле рабами.

Он сказал себе, что становится дураком — эти прекрасные заводы не могут иметь ничего общего с работорговлей. Но однажды, когда он уже засыпал, ему вдруг открылась мрачная ирония судьбы — один из тех кораблей с душными трюмами, который перевозил его, мог в то же самое время быть его собственностью, собственностью маленького, перепуганного раба, каким он был тогда.

Это было кошмарное озарение, и он постарался поскорее от него отделаться. Однако это делало отнюдь не безобидным то, чем он занимался.

Однажды вечером он сидел, изучая длинную докладную записку из юридического отдела — суммарное, как там было сказано, изложение интересов «Радбек и Ассош.» — и обнаружил, что ему необходимо остановиться. Казалось, что писавший изо всех сил старается все спутать. Фразы были не более понятны, чем если бы они были написаны на древнекитайском — или на смеси саргонийского с мандаринским.

Он отослал Долорес и сидел, обхватив голову руками. Почему, почему он не остался в гвардии? Он был там счастлив; он понял мир, в который попал.

Потом он выпрямился и сделал то, что он все время откладывал: он решил навестить своих деда и бабушку. Его давно ждали там, но ему хотелось сначала заняться работой.

Конечно же, он был прекрасно принят!

— Поторопись, сынок, — мы ждем!

Это был великолепный полет через прерии и могучую Миссисипи (такую маленькую с высоты), через фермерские поселки к сонному городку-колледжу Вэлли Вью, где тротуары были неподвижны, и даже само время текло медленнее. Дом деда и бабушки в Вэлли Вью казался таким уютным и теплым после холодных залов Радбека.

Но визит не принес ему радости. К обеду были гости: президент колледжа и деканы факультетов; и еще много народу явилось после обеда — некоторые называли его «Радбек из Радбека», другие неуверенно обращались к нему как к «мистеру Радбеку», нашлись и такие, кто, не зная, как обращаться к магнату, фамильярно звали его просто «Радбеком». Бабушка что-то щебетала, счастливая, какой может быть только гордая хозяйка, а дедушка стоял очень прямо и громко обращался к нему «сынок».

Торби старался оправдать их доверие. Он скоро понял, что неважно, что он говорит, важно было лишь то, что он Радбек.

На следующий вечер, когда бабушка неохотно осталась с ним одна, ему выпал случай поговорить. Ему нужен был совет.

Они разговорились. Торби узнал, что его отец, женившись на единственном ребенке его дедушки Радбека, принял фамилию жены.

— Это понятно, — сказала бабушка Брэдли, — Радбек владеет Радбеком. Марта была наследницей, но Крейтону приходилось представительствовать — собрания и конференции, обеды и прочее. Я-то надеялась, что мой сын унаследует мой интерес к истории. Но когда случилось иначе, что мне оставалось, кроме как радоваться его счастью?

Его родители и сам Торби пропали, когда его отец отправился в поездку по предприятиям компании — он стремился стать в полном смысле слова Радбеком из Радбека.

— Твой отец был всегда добросовестным, и, поскольку твой дедушка Радбек умер еще до того, как Крейтон изучил дело, твой отец нанял Джона Уимсби. Я полагаю, ты знаешь, что Джон — второй муж младшей сестры твоей бабушки, Арии — а Леда, как тебе известно, дочь Арии от первого брака.

— Нет, мне неизвестно, — Торби перевел родство в понятия «Сизу»… и пришел к поразившему его заключению, что Леда принадлежит к другой брачной половине — если бы у них существовали такие половины. А дядя Джек — вовсе не был ему дядей, но как это назвать по-английски?

— Джон работал деловым секретарем и доверенным лицом у твоего второго дедушки, конечно, это был идеальный выбор; он знал дело вдоль и поперек. Лучше него знал только сам дедушка. После того, как мы оправились от горя, мы поняли, что жизнь должна продолжаться и что Джон будет управлять делами не хуже, как если бы он сам был Радбеком. Он чудо! — воскликнула бабушка.

— Да, — сказал дед. — Должен признаться, что мы с твоей бабушкой привыкли к спокойной жизни после женитьбы Крейтона. Жалованье в колледже никогда не было достаточным, а Крейтон и Марта отличались щедростью. Нам с бабушкой пришлось бы трудно, если бы Джон не избавил нас от этого беспокойства. Он позаботился, чтобы наша дотация поступала точно так же, как и раньше.

— Он даже ее увеличил, — с воодушевлением добавила бабушка Брэдли.

— Да, да. Вся семья — мы считаем себя частью семьи Радбеков, хотя мы и гордимся своим именем, — вся семья довольна деятельностью Джона.

Торби интересовало еще кое-что, кроме добродетелей дяди Джона.

— Вы мне говорили, что мы взлетели с Акки к Фар-Стар, и что-то не вышло. Это далеко-далеко от Джаббала.

— Кажется, так. В колледже есть только маленькая карта Галактики, должен признаться, что мне трудно разобраться, что представляет собой дюйм, сколько это на самом деле световых лет.

— Около ста семидесяти световых лет.

— Постой, сколько же это будет в милях?

— Так нельзя измерить.

— Не будьте педантом, молодой человек.

— Нет же, дедушка. Я только подумал, что от того места, где меня взяли в плен, очень далеко до того, где меня в последний раз продали. Я этого раньше не знал.