Дмитрий Бондарь - У всех разные игрушки
В предполагавшейся итальянской фирме, издевательски названной Лу "Iniziative di Pace", предполагался штат в десять тысяч человек из военных профессионалов высшей пробы. Я готов был платить хорошие деньги за безопасность своих вложений.
– У нас, Лу, у нас, – уточнил я. – Нужно проработать вопросы технического оснащения и подбора кадров. Займись этим. Обрати внимание на русских отставников – сейчас, после Афганистана, во всем мире у них едва ли не наилучший опыт. Французы из Легиона хороши, если верить газетам. Ну, ты в этом лучше разбираешься – тебе и карты в руки. Но самое главное, нужно наладить контакт с Брюсселем. Это важнее всего. Нам нужны общеевропейские контракты на охрану всяких делегаций, на сопровождение грузов в местах работы "голубых касок"… Ну ты понимаешь. Держать армию головорезов без реальной работы, без того, чтобы она приносила деньги, я не стану. Так что теперь твоя главная задача – выйти на окупаемость. Нанимай каких хочешь специалистов, поговори с Вязовски – он что-нибудь наверняка подскажет, но за два года нужно научиться зарабатывать.
– Зак, мы все это не единожды обсуждали, я не забыл, – кивнул мой бывший телохранитель, сморщившись как от надоевшей головной боли.
– Да, верно. Прости, я просто не думал, что все выйдет так быстро. Тогда вот еще что. Треть этой компании будет твоя – готовь документы.
Лу не повел и бровью, но по тому, как блеснула искра в его глазах, я понял, что угодил в яблочко – ему очень хотелось быть партнером.
Когда все складывается удачно, хочется делать еще и еще что-нибудь, не останавливаться, чтобы не спугнуть Фортуну, не прерываться, не оглядываться. Успешный бизнес – он как наркотик, он гораздо сильнее любого наркотика, ведь зелья дают только временное удовольствие, но если человек поймал удачу за хвост, и задумки исполняются словно по щучьему желанию, когда кажется, что ты не приложил и десятой части потребных усилий – постоянная эйфория обеспечена. Это как постоянный джек-пот в лотерее, который достается только тебе!
Лу ушел бриться и вообще – приводить себя в божеский вид, а я принялся изучать "свежие" газеты двухдневной давности.
Вскоре вернулся Гвидо с советским чиновником и объявил, что через два часа нас ждут представители Москвы. Встреча была предварительной, полуофициальной, и должна была произойти не в министерстве, а в новенькой гостинице "Космос", отстроенной французами всего лишь десять лет назад.
Нас – меня, Вилли, Лу, Гвидо – проводили на второй этаж, в конференц-зал с названием какой-то планеты, маленький, с низким потолком, где уже находилась советская делегация с двумя переводчиками.
Во главе шестерки русских был министр Васильев, сухой мужчина лет около пятидесяти, с очень морщинистым лбом и потухшим взглядом. Он не спешил произносить длинные речи, больше отмалчивался. Зато за троих говорил его референт Андрей Васильевич Замков – лощеный дипломат, слегка пухловатый, рыхлый, в костюме от Кардена, идеально подогнанном к нестандартной фигуре, и в лакированных туфлях. На его пальцах кроме обручального кольца блестели камешками еще пара массивных печаток. Вилли говорил мне, что среди советских чиновников появился подобный тип полукоммерсантов, не стесняющихся своего достатка, но живьем я видел такого впервые. Он иногда переходил на довольно хороший английский, демонстрируя жесткие ирландские "р" и "х", перебивал и поправлял переводчика и произвел впечатление бесцеремонного и не очень компетентного человека, изо всех сил тщащегося доказать свою полезность и важность. При этом от него ощутимо несло потом – как от алкоголика в завязке в первый месяц.
Нас приветствовали настороженно, словно в каждом сказанном слове мог таиться подвох. Несмотря на все демократические преобразования Горби, к иностранцам по-прежнему относились с опаской. Во всяком случае те, кто еще не успел к ним привыкнуть. И спустя даже после часа напряженного, но ни к чему не обязывающего разговора, в котором стороны выражали удовлетворение предыдущей работой и восхищение друг другом, лед не растаял. Как не улыбался Вилли, как не пытался проявить дружелюбие я – лед не топился.
Чирикал референт, он то упрекал нас в жадности, то требовал поделиться прибылями, то признавал, что без нас советскому нефте-газовому комплексу было бы не в пример труднее выйти на европейские рынки – я не понимал к чему он клонит. Вилли рассыпался в благодарностях, но в глазах министра я читал все ту же безнадегу. Пару раз он обратился к своему помощнику, попросив не переводить свои слова:
– Уймитесь, Андрей Васильевич, или мы никогда не перейдем к сути вопроса.
Референт кивал, но затыкаться не спешил.
"Он хочет замкнуть все контакты с нами на себя" – Вилли подсунул мне записку, и я исчеркал ее чертячьими рожицами.
– Достаточно, – сказал я, поднимаясь из-за стола. – Мистер Васильев, вы решите, с кем нам вести переговоры – с вами или с господином Замковым, а потом я с удовольствием выслушаю ваши предложения. Вилли, нам пора.
– Андрей, у тебя дела в министерстве, – неожиданно жестко приказал Васильев. – Не торопитесь, господин Майнце, я уверен, что мы найдем общие точки.
Референт спохватился, засобирался и как ошпаренный выскочил за дверь.
Вместе с Замковым из зала вышел еще один переговорщик, а спустя две минуты зашли двое других: собственной персоной Президент всея Руси товарищ Баталин Юрий Петрович и его советник – доктор Майцев, Сергей Михайлович.
– Господин Президент! – вскочил Вилли, сориентировавшись первым.
И по его мгновенному узнавающему взгляду на того, кто сопровождал Баталина, а потом быстро переметнувшемуся на меня, я догадался, что мои личные акции в глазах Штроттхотте существенно выросли в цене, ведь не каждого прибывающего в Москву бизнесмена встречает доверенное лицо Президента.
– Здравствуйте, господа! – поприветствовал нас новый советский лидер.
Он поочередно пожал наши руки, участливо улыбнувшись мигом вспотевшему Гвидо, никогда прежде не встречавшегося со столь важными персонами.
– Переговоры, как я слышал, зашли в тупик?
Если я правильно догадался, то все это время он сидел где-то по соседству, наблюдал через какое-нибудь прозрачное зеркало нашу встречу и слушал нашептывания отца о психологическом портрете каждого из участников, о желаниях сторон и о возможном компромиссе. Фролов иногда поступал так же, только в самом крайнем случае появляясь перед переговорщиками. Наверное, не самый глупый ход, если все хочешь сделать чужими руками. Сам я, впрочем, всегда предпочитал лично присутствовать за переговорным столом – мне казалось, что без меня все нарешают неправильно.