Владимир Коваленко - Против ветра! Русские против янки

— Завтра мы будем ночевать в форте Вагнер! Есть ли здесь человек, который в это не верит?!

— Нет!

Потом — атака, должность командира полка в наследство от убитого товарища, два месяца окопного сидения… Но хуже всего — теперь. Когда редкие пули выхватывают людей из рядов, давая оставшимся в живых прочувствовать боль каждой потери, каждой раны.

Когда квакеру плохо, он ждет искушения. Враг рода человеческого не может не проверить человека на прочность. Так и случилось. Змий явился под белым флагом перемирия. Черный мундир, серебряный крестик на черно-рыжей ленте. Говорит с чудовищным акцентом, слова — самые простые. Пруссак? А, русский!

Русские представлялись Хэллоуэллу чем-то далеким и очень экзотическим. Вроде персов. Или японцев. А надо же — человек как человек. Ни рогов, ни копыт. Но главное — он сторонник рабства! Худший, чем тираны из Чарлстона и Ричмонда. Те угнетают негров, которые, хоть и заслуживают свободы, но белым людям не ровня. Но русские крестьяне ведь белые!

Пару лет назад ходили слухи, что с этим позором человечества покончено. В газетах пишут, что русские лишь несколько видоизменили рабство, переименовав его из krepostnichestva в вовсе уж непроизносимое vremennoobiazannoye sostoyanie. Как будто неудобоговоримое имя демона помешает христианину ненавидеть сатанинское ярмо и любить Бога!

И полковник презрительно бросает:

— Мы умрем, но не предадим дело свободы.

Прапорщик Гришин происходит из военнопоселенцев Вологодской губернии, ему этого пафоса не понять. Пожимает плечами: хотите помирать, так помирайте, и бредет по пояс в болотной жиже — к своим. У него еще немало дел на острове. Например, следует непременно навестить позицию Болотного Черта…

— Не сдались? — уточняют у него на сухом песке.

— Не хотят.

— Тогда мы продолжим… Да, не хотите сухие носки, сэр? Для союзников нам ничего не жалко! А что не сдаются, сэр, это даже хорошо. Янки будет занятие — ниггеров вывозить: осторожно, всю ночь. Потом цветных все равно отправят переформировывать, и мы их не увидим с полгода. Вполне достаточно! А возьми вы их в плен, их кормить бы пришлось. Того и гляди нам бы пайки порезали!

Говорливый джонни оглянулся. Полез в подсумок:

— Опять закончились! Парни, ну ссудите еще десяток патронов!

Потери 54-го Массачусетского полка составили около половины личного состава. Полк дождался ночи и ушел на корабли, унеся всех раненых. Убитые остались на поле боя — и содержимое их карманов досталось победителям, которых интересуют не деньги-золото, а бумаги. Может, сыщется что-то важное, даже секретное. Не пренебрегли и проверкой писем из дому. Тут у южан глаза на лоб и полезли.

— Почему он не бросил ЭТО в болото? — недоумевал один. — А если бы попал в плен?

— То Борегару пришлось бы повесить мерзавца! Как жаль, что подонок получил честную пулю… — сокрушался другой.

— Северяне опять запели бы о южных зверствах, — заметил третий, но завершил решительно: — И пусть бы скрежетали!

Наконец письмо, вызвавшее бурю, просмотрел сам командующий. По мере чтения брови Пьера Густава Борегара поднимались все выше — под самый козырек кепи.

«Дорогой, мы каждый час вспоминаем о тебе, с умилением глядя на подарки, которые ты присылал нам в прошлом году! Теперь, когда газеты пишут, что падение Чарлстона неизбежно, стоит, наверное, напомнить, что в серебряном сервизе из Фернандины не хватает некоторых предметов, а жемчужное ожерелье из Сент-Огустина — ты же знаешь, Элиза с ним не расстается — просто требует таких же серег и хотя бы одного кольца! Впрочем, зная твою предупредительность…»

Далекая супруга северного офицера все-таки не до конца доверяла предупредительности мужа. Что именно требуется славной семейке из Бостона, было подробно расписано на трех листах.

— Жаль, что мы не можем повесить мертвеца… Скажут, надругательство над павшим врагом!

Борегар на мгновение задумался. Острый галльский разум, не раз заставлявший менять в ходе боя хорошие планы на лучшие, решение отыскал быстро.

— Джентльмены, стыдитесь. Мы не воюем с мертвыми. Мы не воюем и с женщинами, сколь бы алчны они ни были. Полагаю, мы должны отослать это письмо по адресу. Вместе с должными извинениями по поводу того, что серьги и кольца из ушей и с пальцев наших жен и дочерей по большей части отправились за море, в оплату за оружие и лекарства.

Он быстро набросал несколько строк.

— Доставьте это на почту… Отставить. Доставьте это на почту, но сперва загляните в редакцию «Чарлстонского вестника». Да, слово в слово, и хотя бы на вторую полосу…

Посмотреть места сухопутных боев Алексеев выбрался лишь через три дня — когда телеграф отстучал из окрестностей Порт-Рояла, что большая часть северной эскадры там, принимает уголь и боезапас. А значит, можно дать волю любопытству. Отнюдь не пустому — времени по-прежнему в обрез. Но посмотреть на орудия Блэйкли — оба, что удалось вывезти из Англии до охлаждения отношений, — значит взглянуть в глаза будущему противнику. Если война хоть немного затянется, есть вероятность встретить такие на вражеских броненосцах. Нарезные, высверленные под странный калибр в двенадцать и три четверти дюйма, пушки обжились на возрожденной батарее форта Грегг.

Ну а после, конечно, неизбежное паломничество к поверженному северному титану. Вот батарея с единственным орудием. «Болотный черт» — первая пушка, что разорвалась в августе, имела прозвание «Болотного ангела», так эта куда злей — сбит с лафета подрывными зарядами, лежит на боку. Длинный, вовсе не мортирный ствол. Колумбиада Родмэна, вот что он такое! Разом и пушка, и мортира, и гаубица. Пойманный черт бессильно вытянулся по земле и служит сиденьем полудюжине десантников. Солдаты батальона тяжелой артиллерии в бывшем сером и русские матросы в бывшем белом после боя в болоте почти неразличимы. Разве только последние пока сигары курить не приладились. Вот одного угостили… так крошит ножом себе в трубку. Американцы не возражают — мало ли какие у людей бывают причуды?

Зато против — вновь произведенный прапорщик по адмиралтейству. Собственно, почти подпоручик — представление к ордену заработал. Но в душе остался артиллерийским унтером. Ему вид матроса не при деле — острый нож. Сразу послал человека за краской… зачем, спрашивается? Сам заглядывает в огромное дуло. Матерится внутрь, рассчитывая на эхо. В ответ — тишина.

— Зараза северная… — возмущается и тут же делает противоречивый вывод. — Вот бы такую на наш корабль!

— Нет уж. Для нее «Невский» маловат. И заряды только трофейные… Нет, отдадим на завод.