Зверь - Мола Кармен

— Какой-то Зверь четвертует девочек? Звучит не слишком правдоподобно. Сюжет, достойный театра фантасмагорий.

— Мы называем Зверем то, чего не в силах понять. Примерно так же, как виним дьявола в жестокости, проявленной человеком. Но если отбросить мифологическую шелуху, то останется голая реальность. Зверь — всего лишь человек.

— Кто-то неизвестный, расчленяющий девочек… От одной мысли об этом оторопь берет. Холера, война, а теперь еще и эти убийства… Как будто наступил конец света — но не такой, какого мы ждали: без ангелов и огненных колесниц. Кругом только люди, которые заставляют друг друга страдать.

— Возможно, перед холерой мы бессильны, но карлистская война и Зверь — другое дело. Зверя можно поймать.

— Побольше бы таких мужчин, как вы.

— Прошу вас, будьте серьезны.

— Я отнюдь не шучу. Цинизмом и иронией я лишь прикрываюсь, прячу под ними свое «я», ведь этого от меня и ждут. Хотя ничто, пожалуй, не вызывает во мне такой ненависти, как легкомыслие. Нелепейший способ не замечать того, что происходит вокруг.

— Вы знаете, что передо мной вам незачем притворяться.

Ана пригубила вино, взгляд ее темных глаз скользнул по хрустальным бокалам. Казалось, она пытается понять, насколько искренне он говорит.

— Немногие готовы прислушиваться к мнению женщины.

— Я удивлен, что вы боитесь его высказать.

— Мнение женщины, как и ее желание, лучше приберечь до темноты алькова.

— Подобные советы дают вам друзья вроде Амбросэ?

— Его советы меня никогда не интересовали. Кстати, вы знаете, что он уехал в Лондон? Сказал, что больше не может оставаться в таком нездоровом городе, как Мадрид. Думаю, не все готовы к тому, что происходит на наших улицах.

— Очевидно, кое-кто предпочитает покинуть корабль, прежде чем он отправится на дно, — и ждать, наверное, недолго.

— Мадрид и вся наша страна станут куда более приятным местом, когда мы наконец поймем, что жизнь старьевщика и проститутки имеет не меньшую ценность, чем жизнь министра. И эти перемены должны совершиться благодаря таким людям, как вы.

Убежденность Аны вызвала румянец на лице Диего, и он снова ощутил укол в сердце, как тогда в лазарете. Ана умела внушить человеку, что он гораздо лучше, чем это было на самом деле.

Ужин прошел в удивительно доверительной обстановке, хотя они с Аной едва знали друг друга. Разговор плавно двигался в направлении, которое оба выбрали и не желали менять, и даже появления Бланки с очередным блюдом не нарушали возникшую между собеседниками связь. Вокруг них словно образовался воздушный пузырь, и Диего больше не посещали мысли ни о Берте, ни о равнодушии чиновников, ценивших жизнь бедняка меньше жизни аристократа. Воздушный пузырь красоты и покоя в самом сердце города, пожиравшего себя и приближавшего упомянутый Аной апокалипсис. Диего чувствовал, что не имеет права отворачиваться от реальности, но все же эгоистично желал оставаться в этом пузыре как можно дольше. Он мечтал навсегда забыть запах нищеты и безысходности, пропитавший каждый угол Вилья-и-Корте — города, на который ему все реже удавалось смотреть с любовью. Складывалось впечатление, что из Мадрида вытекла вся красота и он превратился в огромную мрачную фреску Гойи — одну из тех, которыми расписаны стены поместья Кинта-дель-Сордо⁷. Те немногие, кто видел их, утверждали, что это зрелище не для широкой публики. Но какая картина могла быть страшнее нынешнего Мадрида?

— Мы не можем бросить город на произвол судьбы, — ответила Ана, когда Диего признался, что здесь, в этом саду, когда она рядом, Мадрид кажется ему бесконечно далеким.

— Но нужно находить время и для красоты. Не забывать светлые стороны жизни, ради которых мы и боремся со злом.

Впервые за весь вечер в разговоре наступила пауза. Ни пения птиц, ни слов — только взгляды, полные желания.

— Вы не возражаете, если я ненадолго оставлю вас в одиночестве? Налейте себе чего-нибудь выпить. Бланке придется пройти со мной в спальню, чтобы помочь снять платье. Я приму вас, когда буду готова. Думаю, нет смысла продолжать игру, мы оба прекрасно знаем, чего хотим.

Едва не поперхнувшись, Диего нашел в себе силы ответить, что мысль кажется ему превосходной. Он уже давно мечтал прикоснуться к ее коже. Поцеловать Ану, услышать тихий страстный вздох.

Пятнадцать минут, которые он отвел себе на ожидание, превратились почти в тридцать, он уже начал подозревать, что хозяйка дома передумала, когда появилась горничная и попросила его следовать за ней. В бельэтаж вела двойная лестница с мраморной балюстрадой. Диего предпочел бы взлететь по ней, перепрыгивая через ступеньки, но ему пришлось следовать за Бланкой. Она открыла перед ним дверь, а затем ушла, оставив гостя на пороге. В спальне его ждала обнаженная Ана Кастелар.

С распущенными волосами, без эффектного платья, Ана показалась ему еще прекрасней, чем в лазарете. Она предлагала себя настолько откровенно, что Диего немного смутился. У него мелькнула мысль: как, наверное, тоскливо этой женщине жить взаперти, в особняке на улице Орталеза, в оковах условностей мадридского этикета. Женщине, настолько отличавшейся от всех его знакомых, — свободолюбивой, раскованной и непреклонной как в своих убеждениях, так и в слабостях.

Диего робко подошел и сел на край кровати. Он пытался подобрать слова, способные описать красоту тела Аны, но она указательным пальцем запечатала ему губы, прошептала «тсс» и поцелуем погасила всякий интерес к разговорам. Влажность ее рта передалась его губам, и он ощутил, что становится невесомым, а земля уходит из-под ног. И вот он, уже обнаженный, погружается в тело Аны в такт своему тяжелому, возбужденному дыханию и смотрит ей в глаза, которые кажутся удивленными, даже испуганными, словно она не ожидала такой близости, маски сброшены, и нет места притворству. Пальцы Аны впились в его спину в тот миг, когда он склонился к ее губам, вобрав в себя ее бурное дыхание, и ее жар передался ему.

Диего разбудило пение экзотических птиц. Еще не совсем проснувшись, он приоткрыл глаза. Он лежал на шелковом белье в непривычно мягкой постели. У окна сидела Ана в тонком пеньюаре и пристально его разглядывала. Яркое утреннее солнце било в окно, освещало ее со спины, и ее лицо казалось темным.

— Ты давно проснулась?

— Я почти не спала.

По тону ее немного хриплого голоса можно было предположить, что она на него злится: наверное, разумней было бы покинуть особняк ночью, а не теперь, в рассветный час, когда какой-нибудь сосед мог увидеть его и распустить слухи о безнравственном поведении Аны.

— Меня беспокоит не это, — ответила она, когда он начал извиняться.

— В таком случае почему ты не спала?

Лицо Аны оставалось в тени. Диего хотел увидеть ее глаза, понять, что ее тревожит, но, едва он встал, чтобы подойти к ней, как она вскочила и, повернувшись к нему спиной, направилась к туалетному столику. Там она принялась переставлять флаконы, словно ее вдруг охватила неудержимая потребность навести порядок.

— Если я сказал или сделал что-то не то, прошу меня простить, — тихо произнес Диего и начал одеваться.

Меньше всего на свете он хотел, чтобы их отношения закончилась, не успев начаться.

— Бланка покажет, где выход для прислуги: как ты сам заметил, пересудов лучше избегать.

Диего понимал, что это прощальные слова. Что ж, у него еще будет возможность исправить ошибку: письмо с излиянием чувств, цветы, пауза в несколько дней, чтобы она перестала бояться реакции мужа. Их связь нужно было беречь, как очень хрупкую драгоценность, способную разбиться на мелкие осколки из-за спешки или неверного шага.

— Ничего, подобного этой ночи, в моей жизни не было, — решился произнести Диего, прежде чем выйти из спальни, но его слова утонули в молчании Аны.

Коридор первого этажа был наполнен пением птиц, усиленным гулким лестничным эхом. Внизу Диего заметил горничную — Бланка ждала его: выходя из дома в такой час, он должен был соблюдать осторожность. Он уже поставил ногу на первую ступеньку, когда за его спиной открылась дверь спальни. Ана подошла к нему босиком, и он снова почувствовал ее дыхание, которое ночью чуть не свело его с ума. Ана подняла голову, и он увидел ее глаза — влажные, словно она плакала, но на губах играла знакомая улыбка.