Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

Тогда Беркхофф подвинул тумбочку к стене, чтобы она не смогла больше откатиться, и попробовал снова встать. Он опять оперся на ящик и сделал попытку подняться. Но у него ничего не получилось.

Затем Тилль услышал, а потом и почувствовал, как под его усилиями днище ящика начало проваливаться, а боковая дощечка отошла в сторону.

Проклятье! — подумал он.

Беркхофф закусил губу и осторожно вынул левую руку из ящика обратно. К счастью, он не поранился, все пальцы были целы. И тут Тилль увидел это!

Он увидел тетрадь в коричневом переплете, завязанную на ленточку!

В своих неуклюжих попытках использовать тумбочку в качестве опоры он случайно обнаружил тайник. Оказалось, что у ящика имелось двойное дно! Вот и получалось, что «не было бы счастья, да несчастье помогло».

Тилль сразу понял, что именно он увидел. Значит, не зря, переоценивая свои силы, он, будучи симулянтом, превратился в пациента «Каменной клиники» и, получив переломы пальцев руки и костей черепа, так близко приблизился к Трамницу. В благодарность за перенесенные мучения его величество Случай все-таки привел Беркхоффа к дневнику маньяка!

Открывая одной рукой двойное дно еще больше, Тилль порезался о кромку ДСП, и кровь стала сочиться из его израненных пальцев. Но ему было на это наплевать.

Наконец Беркхофф вытащил находку и развязал черную тесемку, чтобы открыть дневник.

Дневник выглядел иначе, чем Беркхофф себе его представлял. Тетрадь оказалась новенькой и гладкой. Можно даже сказать, малоиспользуемой. И действительно, когда Тилль открыл дневник, он обнаружил, что исписанной оказалась всего десятая часть страниц.

Если Трамниц заводил для каждой своей жертвы отдельный дневник, тогда Беркхофф держал в своих руках последний том сочинений этого больного садиста. И такую догадку Тилля подтверждало уже первое предложение, сделанное маньяком в дневнике убористым и красивым почерком под стать его внешности киноактера.

Слова, написанные черными чернилами, разрушили у Тилля последнюю веру в справедливость, так как он прочел следующее:

«Сегодня мальчик в инкубаторе сказал мне свое имя. Я едва смог его разобрать — так много крови было у него во рту. Но все же с уверенностью можно сказать, что он назвал себя Максом».

Послышался крик. Но он исходил не от Беркхоффа, который выплеснул бы свои душевные муки гораздо громче. Крик, наполненный телесной болью, шел из ванной комнаты и принадлежал Седе.

Его же молчаливый крик находился внутри его самого, принося невообразимые муки. Руки Тилля дрожали, а по лицу текли слезы горя и страдания.

Беркхофф находился у цели своего пребывания в клинике. Ведь у него в руках были не только доказательства совершенного Трамницем преступления, но и, возможно, подробное описание последних часов жизни его сына. И это он никому бы не отдал до тех пор, пока бы не прочитал о том, что именно произошло с Максом и где было спрятано его тело.

«Долго ли ему пришлось мучиться? Убивал ли Трамниц Макса планомерно и с наслаждением? Или покончил с ним в состоянии аффекта, устав от хныканья мальчика, как тот серийный убийца, о котором Тилль прочитал как-то в Интернете?» — такие и им подобные вопросы вихрем кружились в голове у Беркхоффа.

— Боже мой! — тихо прошептал он. — Рикарда, скорее всего, испугалась бы такой правды. Она наверняка зажала бы уши и выбежала из комнаты, не желая знать, как именно закончил свою жизнь Макс. Но только не я!

Тилль покачал головой и решил узнать всю правду до конца, несмотря на муки, которые она с собой несла. Ему нужна была ясность, пусть самая ужасная и убивающая еще остававшиеся слабые надежды.

Беркхофф должен был попрощаться с сыном и узнать, где находится тело мальчика. Без этого он не мог положить дневник обратно. Но и возможности прочитать записи на месте у него не было.

«Как долго Седа находилась вместе с Трамницем?» — подумал он и посмотрел на дверь в ванную комнату.

Одновременно Тилль почувствовал, что время, еще совсем недавно казавшееся застывшим, с момента, когда он прочел имя сына в дневнике, полетело стремительно, словно стрела.

В первую очередь ему требовалось подвинуть тумбочку на прежнее место и закрыть ящик, чтобы Трамниц, когда снова уляжется на свою кровать, не сразу понял, что его дневник исчез. Занятый этим делом, Тилль внезапно обратил внимание еще на один маленький металлический сверкающий предмет, находившийся в ящике. И этому предмету явно нечего было делать в прикроватной тумбочке лазарета, в котором находился психопат.

Без лишних раздумий Тилль схватил лезвие бритвы, которое было спрятано в тайнике под дневником.

Затем ему удалось совершить то, что еще несколько секунд назад он считал невозможным. Находка дневника мобилизовала его силы, а ярость, направленная на Трамница, была настолько велика, что ему жутко захотелось ворваться в ванную комнату и разбить голову убийце сына о раковину. Тилль бил бы его снова и снова до тех пор, пока белые зубы маньяка не начали бы плавать в эмалевой раковине, как в супе, набухая от крови, а серая мозговая масса не стала бы просматриваться через пробитую черепную коробку.

Тем не менее всех его чудесным образом появившихся сил хватило лишь на то, чтобы на четвереньках доползти до входной двери. От жуткой боли в голове он едва не ослеп, когда поднялся с пола, открыл дверь и буквально выпал в коридор. На его счастье, он оказался пустым.

В проходе не было ни души!

Какая удача!

Спрятав лезвие бритвы между страницами дневника, здоровой рукой Тилль крепко прижал к себе драгоценную ношу. Если бы счастье продолжало ему улыбаться, то, прежде чем рухнуть без сил и задохнуться в обмороке от рвоты, он мог бы даже добраться до своей палаты. Однако Беркхоффу не удалось дойти даже до угла. Проходя мимо библиотечной тележки Седы, он услышал, как сзади него открылась дверь, и кто-то назвал его вымышленное имя.

— Патрик Винтер! Что здесь происходит?

Тилль спрятал дневник под пижамой и обернулся. При этом он держал руки перед животом таким образом, чтобы прижать тетрадь к себе.

— Я… я заблудился, — прошептал он, наклонившись вперед от боли.

— Вижу, — сказал санитар и широкими шагами быстро направился к мнимому Патрику.

Санитар был на голову ниже Тилля, а темные волосы и изогнутые вверх, как у женщины, брови придавали его лицу дружелюбное и постоянно удивленное выражение. К тому же он говорил не умолкая, как настоящий водопад:

— Но как же так?