Три года - Владимир Андреевич Мастеренко
Виктор вернулся в редакцию с грудой исписанных листков. Ковалёв показал ему такую же груду и произнёс:
— Двинулись!
С этой минуты они двое представляли коллектив, создающий газету, — редактора, секретаря, корректоров, выпускающего. Только сугубая техника — набор и печать выполнялась другими. Вот когда пригодились Виктору посещения типографии, наблюдения за рождением газеты…
Ковалёв щёлкнул пальцами:
— А сюда — обязательно карикатуру…
Из редакции они привезли с собой несколько клише-карикатур. Темы их были тщательно продуманы заранее, — выбрали такие, какие могли встретиться вернее всего. Одно клише состояло из двух рисунков — на первом под заголовком: «На работу» был изображён лодырь-симулянт с перевязанной рукой и костылём подмышкой, на втором тот же лодырь бодро шагал по дороге, держа в руках корзину, из которой торчала длинная гусиная шея. Тут заголовок гласил: «На базар».
— Как по заказу, — заметил Ковалёв. — Слушай: «Колхозник Шептало, сказавшись больным, не вышел на работу, но в тот же день отправился в город на рынок». Эх, ещё бы подпись в стихах…
Стихи… Виктор вспомнил свои поэтические опыты.
— А ну, — сказал он, — я попробую.
Он всматривался в заметку и перебирал слова. «Шептало»… «Устало»… «Настало»… «Мало»… «Трудится мало»… Ага! «В поле Шептало трудится мало»… А дальше? Что делает Шептало? «День на базаре проводит с женой». Так… Теперь — заклеймить Шептало! «Шептало»… «Летало»… «Подвала»… «Шакала»… «Видать, у Шептала натура шакала!» Ну да, шакал — гнусное животное. И легко легла последняя строка: «Такого, как он, из колхоза долой!»
Виктор подал стихи Ковалёву.
— Быстро! — восхитился тот. Он прочёл стихи вслух и расхохотался: — Зло! Гляди, поучишься, из тебя новый Маяковский выйдет.
Малинин, наблюдавший за рождением газеты, поддакнул:
— Сатира!
Ковалёв перегнул лист пополам и протянул его Виктору:
— Возьми на память.
— Почему? — обиделся Виктор.
— Потому, что есть критика, и есть «крытика». Превращать критику в известное дышло — куда повернул, туда и вышло — нам с тобой не полагается. Ты не дуйся, а подумай: кто такой этот Шептало? Может, и правда — гад. А вернее всего — наш, советский человек, запутался только немного. А ты его: «Шакал, долой!» Тяп-ляп, и спать пойдёшь спокойно, а человеку всю жизнь испортишь. И жену ещё приплёл, а ней в заметке и слова нет. Жена, может, первая его за это била — простое дело… Ясно?
— Ясно, — сказал Виктор, разрывая злополучные стихи.
Пришлось ограничиться подписью в прозе…
— Ну, Виктор, берись за макет, — сказал Леонид, — а я буду писать передовую. У меня, кстати, от Толоконникова свежие сведения есть… Слушай, — обернулся он к Малинину. — Я помню, будто у тебя был материал насчёт жеребца, на котором Толоконников ездит. Откуда этот жеребец в райзо? У них ведь раньше мерин был, замухрышка…
На лице Малинина отразилась скука:
— Да, была заметёнка. Я разбирался — дело выеденного яйца не стоит. Понимаешь, написали какие-то двое, что Толоконников самовольно забрал этого жеребца из их колхоза, что — до чего додумались! — якобы заведующий райсельхозотделом занимается чуть ли не грабежом среди бела дня. Я, конечно, не поверил, что я Толоконникова первый год знаю? Проверил — точно ерунда, жеребец этот из того колхоза — верно, — но не взял его Толоконников, а обменял на мерина, и не самовольно, а по согласованию с председателем колхоза. Ему, председателю, там виднее, кто больше нужен — мерин или жеребец. К тому же не для себя взял Толоконников коня, а для государственного учреждения…
— Гляди, редактор, — покачал головою Ковалёв, — не проморгал ли ты чего-нибудь в этой истории с сивым мерином. Коня не для себя, а порося из колхоза, я сегодня видел, он домой повёз…
— Поросёнка привёз? — с любопытством спросил Малинин. — Вот моду завели — то один, то другой. А район план по свинопоголовью не выполняет. Я хотел даже в газете намекнуть, так это, не сгущая красок, что, мол, отдельные товарищи позволяют себе и всё такое… Хорошо, что подумал прежде, а то настукали бы мне, грешному!
— За что же?
— За политическую ошибку. Поросёнок — что? Мелочь. А, представляешь, какой нехороший отзвук имела бы такая статья? Тот же Толоконников приедет в колхоз, станет на ошибки указывать, а ему газету в нос ткнут — сам-то ты хорошо? И — крышка авторитету ответственного руководителя. Заработать его нелегко, авторитет, а подорвать — плёвое дело.
— Это верно, — согласился Леонид.
— Конечно! — обрадованный поддержкой, воскликнул Малинин. — И в какой политически важный период подорвать, — когда хлебозаготовки фронтом называют…
— Эх, разговоры хороши, а дело не ждёт, — сказал Леонид и взялся за передовую.
И снова в дорогу
Ковалёв был прав, когда говорил, что нужно выпустить только первый номер, а там письма пойдут сами гобой. Уже на третий день после того, как Леонид, для большей страховки прочитав новорождённую газету дважды, широко написал на ней: «В свет», почтальон принёс два конверта, адресованных на их имя. Затем появился первый посетитель, за ним — второй, потом трое сразу. Теперь уже нельзя стало путешествовать по Чёмску обоим одновременно, — один должен был дежурить в редакции.
Когда Ковалёв и Виктор заканчивали вёрстку очередного номера, пришёл ещё один посетитель — ничем не примечательный, средних лет, в помятом дождевике, какие носила, наверное, половина района, с кнутом в руках.
— Который тут редактор? — осведомился он, достал из кармана бумагу и, сдув с неё табачные крошки, протянул Ковалёву. — Вот — опровержение.
Виктор и Леонид быстро переглянулись, и одно и то же было в их глазах: как же это мы, едва начать успели!
— Давайте, разберёмся, — дрогнувшим голосом сказал Леонид.
Он стал читать:
— «Правление колхоза удостоверяет, что предъявитель сего, товарищ Шептало М. К., действительно нарушил трудовую дисциплину, без разрешения правления выехав двадцать четвёртого августа сего года на базар в город Чёмск, за что справедливо был подвергнут критике в газете…»
Леонид шумно выдохнул воздух.
— «Товарищ Шептало М. К. на собрании бригады признал свою ошибку и обязался исправить её добросовестным трудом, что и выполнил, дав двадцать седьмого августа сего года сто семнадцать целых и пять десятых процента нормы, а двадцать восьмого августа сего года — сто тридцать две целых ноль десятых процента нормы. Правление просит сообщить об этом читателям, поскольку товарищ Шептало М. К.