Дезертирство в Красной армии в годы Гражданской войны (по материалам Северо-Запада России) - Константин Викторович Левшин
Периодизацию по Новгородской губернии можно представить следующим образом. Характеристика первого периода (февраль – апрель 1919 г.) была дана выше. На этом этапе УКД не играли серьезной роли, существовали только «на бумаге», в уездах проходил «бумажный розыск» без реальной борьбы. В конце апреля 1919 г. ходатайство председателя ГКД и коменданта Новгорода Бендера об освобождении его от одного из постов было удовлетворено, и за месяц после его ухода из ГКД там сменились три (!) председателя, что обернулось для и так недостаточно выстроенной структуры настоящим хаосом. Из официального отчета о деятельности Новгородской ГКД от 15 октября 1919 г. следует, что работа в этот период практически не велась, «даже местные бумаги не исполнялись… телеграммы из Цекомдезертир принимались и клались в папку»[309]. Этот месяц «безвременья» совпал с потоком красноармейцев-крестьян на полевые работы, бегством с фронта в период майского наступления белых на Петроград и Псков. Кроме всего прочего, это спровоцировало ряд дезертирских восстаний. 2 июня 1919 г. Бендер вернулся на «запущенную» должность главы ГКД.
Следующий период продолжался до слияния комдезертир с военкоматами в июне 1920 г. Он включил в себя болезненный процесс постановки практической работы УКД в относительно автономных условиях, этап создания аналогичных псковским оперативных «четверок» и оперштабов. Например, в Старорусском уезде был организован оперативный штаб по борьбе с дезертирством, который в короткий срок передал в УКД десять тыс. дезертиров[310]. Тем не менее в целом в губернии этот опыт был скорее неудачным. В Боровичском уезде «тройки», «забыв совершенно о дезертирах», мгновенно переключились на реквизицию хлебных излишков и повальные обыски. Нередкими были случаи самоуправных расстрелов дезертиров, в том числе несмотря на протесты местных комдезертир. Приезд и активная деятельность в губернии члена Петроградской ОКД Федоровского позволили поднять на приемлемый уровень дело помощи семьям красноармейцев. Местным органам социального обеспечения он ясно внушил мысль о равной с работниками комдезертир ответственности за упущения в деле борьбы с дезертирством[311]. Некое чувство безнадежности слышится в сообщении из данного уезда, где «как ни боролись… с дезертирами, они все-таки умудряются после отправки в комиссии по борьбе с дезертирством снова возвращаться к себе домой и прятаться в подпольях изб»[312].
Непростая ситуация сложилась в Старорусском уезде не только в силу зажиточности местного населения, но в первую очередь из-за его географического положения. Он располагался на границе с Петроградской и Псковской губерниями, на перекрестке путей, и был местом, где можно было укрыться после бегства с фронта, отдохнуть по пути на родину, на восток или на юг. Только за 18 июня – 4 июля 1920 г. в уезде были задержаны 281 и сдались 4520 дезертиров – в разы больше, чем в остальных уездах губернии вместе взятых![313] После наплыва в уезд беглецов с фронта под Лугой в октябре 1919 г. председатель ГКД Бендер характеризовал их так: это не дезертиры, а безропотные несчастные существа, каждый из них «не имеет определенной цели куда идти и он согласен проследовать куда угодно, только его накорми»[314].
Председатель ГКД Бендер сравнивал становление работы комдезертир с взрослением человека. Он признал, что поначалу они, как дети, беспрерывно «спотыкались и падали». Но это был естественный процесс, и сейчас, в крайне тяжелых условиях, «подобно электрическому току от края до края раскинулась молодая паутина наших комиссий»[315]. 1920 г. характеризовался уже более планомерной и стабильной деятельностью. Завершающий этап работы Новгородской ГКД (сер. 1920 – сер. 1921 г.) с точки зрения уровня дезертирства в губернии был отмечен снижением остроты проблемы, а с точки зрения организационной стороны работы комдезертир – растянувшимся тяжелым и противоречивым процессом подчинения комиссий военкоматам.
Как отмечал С. П. Оликов, переход к решительным действиям, устроение системы работы комдезертир, установление порядка и формы отчетности, документооборота начались с конца апреля 1919 г.[316] Это утверждение можно отнести и к исследуемым комдезертир, где с этого же периода на дезертиров стали заполнять один из главных документов по рассматриваемому вопросу – специальную анкету дезертира (см. Приложение 3), хотя распоряжение о введении «регистрационного анкетного листа» и его образец были доведены до сведения местных комиссий еще в феврале 1919 г.[317]
Анкеты дезертиров являются практически не задействованным ранее источником. В фонде 5275 ЦГА СПб отложились анкеты Петроградской ГКД за 1919–1921 гг. В первые месяцы внедрения данной практики ощущалась нехватка бланков для анкет. На местах составлялось множество самодельных анкет, отпечатанных на машинке или же начерченных и написанных от руки, в том числе с некоторыми расхождениями с образцом. Уже с 1920 г. анкетные бланки, в том числе и заполненные, использовались работниками Петроградской ГКД в качестве бумаги для внутренней переписки и черновиков. Это показывает весьма варварское ведение учета и документооборота, что одновременно вытекало из реалий жизни. Дефицит бумаги ставил канцелярских работников перед выбором: заботиться о судьбе «пыльных архивов» или использовать для борьбы все имеющиеся ресурсы, тем более – подобную «макулатуру».
ГКД неоднократно обращали внимание уездов на необходимость серьезного отношения к заполнению анкет на дезертиров, присылаемых из УКД, так как «…Губкомдезертир есть Трибунал, коему для разбора дел необходим подробный следственный материал», которым и служила анкета[318]. Несоблюдение данной установки приводило к тому, что «анкеты, несмотря на обильный ряд вопросов, заполняются так, что нет возможности вынести определенного обвинения»[319]. Основной принцип анкеты: «Все полезное должно быть зафиксировано». В этой связи работникам УКД было рекомендовано записывать все важные, раскрывающие суть преступления и способствующие назначению адекватного вине наказания факты и личные соображения в непосредственном контакте с дезертиром. Сотрудники комдезертир прямо на опросном листе добавляли собственные вопросы, например «34) Кто исправил цифру числа в удостоверении и для чего» (о подделке документов)[320]. Иногда опрашивающий излагал на обороте свои впечатления от допроса: «вообще Хворостухин „тип“ очень сомнительный» или «при опросе давал сбивчивые показания». Работник Петроградской ГКД Павлов, проводя допрос дезертира Богданова, опознал в нем своего знакомого, пометив: «Означенное лицо мне хорошо известно… он… спекулянт, в бытность мою Комиссаром в Струги-Красные [в] 1918 г. Богданов был арестован…»[321] Некоторые арестованные наотрез отказывались отвечать на вопросы анкеты, что также фиксировалось на бланке.
Количество вопросов анкеты колебалось от 30 до 33, они группировались по тематическим блокам.
Ознакомительная версия. Доступно 23 из 117 стр.