Взрослые и дети. #Многобукв - Людмила Владимировна Петрановская
Как было бы правильно?
Если приводить пример всем известный, то это, пожалуй, мир, созданный Роулинг. До 11 лет ребенок с родителями напихивается их любовью по самые уши. Потом письмо, Хогвартс. Родители – на каникулах. Учеба серьезная, таинственная, довольно опасная. Никто не делает переполоха из сломанной руки или спаленной брови. Нормальный процесс. Правила строгие. При этом свобода собраний и объединений. Иерархия. Традиции красивые и овеяны легендами. Опасная и жесткая игра в квидич. Азартное соревнование между коллективами (факультетами). Учителя – мудрые и вообще волшебники. Что еще надо для счастья? Конечно, при таком раскладе совершеннолетие может быть в 17 лет, дети вполне готовы. Кстати, волшебные родители эту дату свято чтут: стукнуло 17 – лезь хоть к черту в пекло, мама будет глотать слезы, но не запретит.
Собственно, к подобной мысли приходили многие фантасты, те же Стругацкие. Но они предлагали коллективно воспитывать годовалых, пока родители бороздят просторы Вселенной. Без комментариев.
К сожалению, сейчас западная (и наша) цивилизация развивается совсем по другому сценарию. Возраст совершеннолетия все отодвигается, детей все более рьяно охраняют и оберегают, работать запрещено, одним гулять запрещено, набивать шишки запрещено. Они частично находят отдушину в неформальных объединениях, идут в протестные движения и жгут Макдональдсы. Частично капитулируют и сдаются, тупо сидя перед компом с пивом. Лишние люди. Онегин нервно курит в углу. Эти – гораздо лишнее.
Оговорка.
Все это, конечно, справедливо именно для семейных, вполне благополучных детей. Если у ребенка был опыт депривации, потери, амбивалентных отношений, есть особенности, все несколько иначе. Впрочем, согласно Роулинг, и для таких детей Хогвартс был спасением.
Говорить ли с детьми о тяжелом?
10 мая 2011 г.
За последний месяц довелось n-ное количество раз отвечать на вопросы, чаще всего журналистов, считаю ли я, что детям надо рассказывать о войне тяжелое: про смерть, мучения и т. д. Или пусть только радуются параду, салюту и говорят: «спасибо деду за Победу».
Мамы знакомые пишут про принудительное «просвещение», когда маленьким детям (начальная школа) показывают страшные кадры, фильмы, рассказывают ужасы.
Я вообще-то исхожу из того, что детям можно и нужно говорить про все. В свое время, когда мы делали «Энциклопедию для детей», так и ставили перед собой задачу – рассказать понятно и экологично про все абсолютно, без запретных тем. Поэтому в нашем томе «Психология» есть и про наркотики, и про аборты, и про сексуальные девиации, и про шизофрению, и про смерть, и про геноцид и концлагеря, и про карательную психиатрию – про все, про что только мы не забыли. Конечно, все упирается в «понятно и экологично».
Первое – вопрос скорее методический, это была отдельная огромная работа: понять самим и научить авторов (научиться вместе с ними), как можно любую тему сделать понятной и интересной. Но эту работу мы сделали, и даже основные принципы описали в отдельном документе. Жаль, что оно никому особо не нужно теперь.
А вот второе – более тонкая штука. Что значит «экологично»? Это даже не просто «чтобы ребенок не испугался» или «чтобы не узнал чего-то вредного», хотя и оно тоже. Чтобы не вызвало непосильных переживаний и неподъемных когнитивных диссонансов, не исказило развитие, не опередило ответом вопрос, не помешало становлению самостоятельного мировоззрения, да мильен всего. И поди разбери, что будет «чересчур», что «недостаточно», а что «в самый раз».
Сами по себе переживания, даже тяжелые, не есть зло. Я не считаю, что нужно любой ценой беречь ребенка от страдания и внушать ему, что мир – прекрасен и добр. Слезы, пролитые над «А зори здесь тихие», или ужас, испытанный при виде кадров из Освенцима, необходимы для развития души, и нет ничего страшного в том, что какое-то время после ребенок ходит подавленный или даже плохо спит. В жизни много боли, с ней придется справляться, что же делать. Другой вопрос, что кто-то готов пережить и осознать это в 10 лет, а кто-то только в 18, и он имеет право расти так, как для него нормально. И еще другой вопрос – кто и как поможет ему справляться.
В общем, после многих лет про это думания я вот к чему пришла. Говорить можно и нужно про все. По силам ли и на благо ли это данному ребенку в данный момент его развития, мы знать не можем, будь мы хоть семи пядей во лбу и почти ясновидящие. Поэтому условие экологичности – не в самом материале, и не в конкретных характеристиках ребенка (возраст и т. п.), а, так сказать, в правилах игры.
Они, на мой взгляд, таковы:
1. Свобода знать или не знать, впускать в себя тяжелый материал или закрыться.
Поэтому одно дело книга, которую в любой момент можно просто отложить, или телевизор дома, который можно выключить, а другое – обязательный урок или просмотр фильма, с которого ребенок не может встать и уйти, сказав: я не готов, я не хочу сейчас, не надо. Только и может, бедный, что пытаться отвернуться или закрыть глаза ладошками.
2. Возможность для ребенка получить поддержку в этом переживании. Я водила дочку в Яд ва-Шем, это было тяжело, но я все время держала ее за руку. Вчера в ленте встретилась «Не стреляй!» Шевчука, я включила послушать, а дочка, оказывается, не слышала раньше и заплакала. Но я могла ее обнять и посидеть рядом, пока она плачет. Мы ничего не говорили, не обсуждали, она что-то внутри себя поняла и пережила, но не одна – я ее обнимала.
Поэтому одно дело, когда рядом человек, понимающий тебя без слов и готовый быть с тобой в тяжелом переживании, сам способный выносить это переживание. Это может быть родитель, учитель, автор фильма или книги, тут уже по ситуации. Другое – официозный формат, где твое переживание не заметят, не поддержат тебя, а то и посмеются, или начнут причитать: «что ж ты такой чувствительный?» (вариант – «бесчувственный», если ты не проявляешь чувств, а положено).
3. Право ребенка не быть средством в этом процессе.
Когда я говорю на такие темы со своим ребенком, или со своими учениками, или
Ознакомительная версия. Доступно 14 из 69 стр.