Сидни Шелдон - Если наступит завтра

Правило номер семь из десятистраничной официальной тюремной памятки нового заключенного гласило: «Все формы секса строжайше запрещены. В камере могут находиться не более четырех заключенных, и на одной кровати не более одного заключенного».

Действительность настолько отличалась от текста, что памятка воспринималась как сборник тюремных анекдотов. Проходили недели, и Трейси видела, как в тюрьме появлялись новые осужденные – салаги, – модель каждый раз была одинакова. На них, робких и напуганных, набрасывались ражие лесбы, не оставляя сексуально нормальным новеньким ни единого шанса. Драма разворачивалась по однажды установленным канонам. В незнакомом враждебном мире лесба вела себя сочувствующе-дружески. Приглашала жертву в комнату отдыха посмотреть вместе телевизор и брала за руку, а новенькая, боясь обидеть единственную подругу, руку не отдергивала. Вместе с тем новенькая замечала, что все остальные заключенные не смотрели в ее сторону, и ее зависимость от лесбы (в том числе и интимная) возрастала. В конце концов новенькая соглашалась на все, только бы сохранить дружбу.

А тех, кто не желал подчиниться, насиловали. Девяносто процентов новеньких в течение первого месяца вольно или невольно вовлекались в лесбийские связи. Трейси пришла в ужас.

– Почему администрация это позволяет? – спросила она у Эрнестины.

– Такова система, – объяснила чернокожая. – В каждой тюрьме одно и то же. Нельзя отнять у двенадцати тысяч баб мужиков и ждать, что они не станут как-нибудь трахаться. Мы насилуем не только ради секса. Мы насилуем ради власти, чтобы показать, кто здесь главный. У новеньких нет ни единого шанса – их может дрючить любой. Разве что новенькая станет женой важной персоны – вот тогда ее никто не решится тронуть. – Трейси понимала, что слушает знающего человека. – Речь не только о заключенных, – продолжала Эрнестина. – Надзирательницы – они тоже те еще стервы. Представь, является свежатина, которая сидела на «колесах». Ее бьет, ей надо срочно принять дозу. Она потеет, ее вот-вот разорвет на части. А надзирательница достает ей героин, но взамен требует небольшую услугу. Понимаешь? Мужики-охранники еще хуже. У них есть ключи от камер, и им всего-то надо за явиться ночью и навалиться на свободную киску.

– Это ужасно!

– Это выживание. – Свет от лампы под потолком камеры отражался на бритом черепе Эрнестины. – Знаешь, почему в тюрьме не разрешается жевательная резинка?

– Нет.

– Потому что девочки забивают ею замки, чтобы не сидеть все время взаперти и по ночам навещать друг друга. Мы подчиняемся только тем правилам, которым хотим подчиняться. Те, кто здесь выживает, могут показаться туповатыми, но они туповаты по-хитрому.

В тюрьме процветали любовные связи, и протокол отношений пар здесь соблюдался жестче, чем на свободе. В неестественном мире были придуманы и искусственно разыгрывались роли партнера-мужчины и партнера-женщины. Поскольку здесь не было мужчин, их партии играли так называемые жеребилы. Менялись даже имена: Эрнестина стала Эрни, Тесси – Тексом, Барбара – Бобом, Кэтрин – Келли. Жеребила коротко стригла волосы или даже брилась наголо и не выполняла никакой женской работы. Зато лесба, его жена, чистила и чинила его одежду, стирала и гладила. Лола и Паулита неистово боролись за внимание Эрнестины, и каждая старалась выжить другую.

Ревность была настолько острой, что часто приводила к насилию – если «женщина» заглядывалась на другого «мужчину» или заговаривала с ним в тюремном дворе, неминуемо разгорались страсти. В тюрьме постоянно циркулировали любовные послания, доставляемые «мусорными крысами».

Письма представляли собой маленькие свернутые в треугольник бумажки, которые называли «самолетиками». Они были такими миниатюрными, что их без труда прятали в бюстгальтере или в обуви. Трейси замечала, как женщины передавали письма в толпе у входа в столовую или по дороге на работу.

Иногда Трейси наблюдала, как заключенные влюблялись в охранников. Эта любовь рождалась от отчаяния, безнадежности и чувства зависимости. Осужденные во всем зависели от охраны: охрана определяла, что им есть, как жить, а порой – жить ли вообще. Сама Трейси не позволяла себе никаких эмоций.

Секс продолжался денно и нощно: в душевых, в туалетах, в камерах, а по ночам – оральный сквозь решетки. Принадлежавшей охраннику женщине ночью позволялось покидать камеру и являться в караулку.

После того как гасили свет, Трейси, лежавшая на кровати, затыкала уши, чтобы отгородиться от творившегося вокруг.

Как-то ночью Эрнестина вытащила из-под кровати коробку «Криспикса»[15] и стала швырять в коридор. Было слышно, что другие стали делать то же самое.

– Что происходит? – спросила Трейси.

– Не твое дело! – грубо оборвала ее чернокожая. – Лежи на своей долбаной койке и не рыпайся!

Через несколько минут из камеры неподалеку, куда поместили новенькую, раздался испуганный крик:

– О Господи! Не надо! Отпустите!

Трейси поняла, что происходило, и ощутила дурноту. Крики продолжались, пока не перешли в беспомощные, мучительные стоны. Пылая от ярости, Трейси крепко за жмурилась. Неужели женщины способны так обращаться друг с другом? И хоть она считала, что тюрьма ожесточила ее, но проснулась наутро со следами слез. Ей не хотелось проявлять свои чувства при Эрнестине, и она как бы между прочим спросила:

– А «Криспикс»-то зачем?

– Система оповещения, – ответила чернокожая. – Если охранники сунутся, мы сразу услышим.

Вскоре Трейси поняла, почему говорили не «сесть в тюрьму», а «сходить в колледж». Заключение давало немалое образование, но оно ничуть не походило на общепринятое.

Тюрьма была набита специалистками по любым типам преступлений. Они обменивались опытом, как лучше смошенничать, стянуть что-либо в магазине, объегорить пьяного. Посвящали друг друга в тонкости шантажа и делились последними сведениями о стукачах и подсадках.

А однажды во время прогулки во дворе Трейси заметила, как пожилая заключенная, собрав вокруг себя целый семинар молодежи, жадно впитывающей науку, объясняла, как следует чистить карманы:

– Самые лучшие профи приезжают из Колумбии. Там у них в Боготе есть школа под названием «Десять колокольчиков». За обучение берут две с половиной тысячи баксов. К потолку подвешивают манекен, на нем костюм с десятью карманами, и в каждом полно денег и драгоценностей.

– И в чем же тут фенечка?

– Фенечка в том, что в каждом кармане лежит колокольчик. Ни одного человека не выпустят из школы, пока он не обчистит все десять карманов так, чтобы ни один колокольчик не звякнул.