Александр Дюма - Полина; Подвенечное платье

Во второй раз имя это, произнесенное при мне, заставило мое сердце содрогнуться. Граф Гораций Безеваль был мужем Полины Мельен.

– Полины Мельен? – вскрикнул я, прерывая Альфреда. – Полины Мельен?.. – Я все вспомнил… Так вот кто эта женщина, которую я видел с тобой в Швейцарии и в Италии! Мы были с ней вместе у княгини Б., герцога Ф., госпожи М… Как же я не узнал ее! Но она была такой бледной и изнуренной… О! Эта женщина прелестна, мила, образованна и умна!.. У нее такие прекрасные черные волосы и взгляд – приятный и преисполненный достоинства! Бедное дитя!.. Бедное дитя!.. О! Я помню ее и узнаю теперь!

– Да! – тихо сказал Альфред, и голос его дрогнул. – Да! Это она… Она тоже тебя узнала, поэтому и убегала с таким старанием. Это создание – ангел красоты, очарования и кротости, ты знаешь это, ведь вы не раз виделись. Но ты не знаешь, что я любил ее тогда всей душой, и верно бы решился просить ее руки, если бы имел такое состояние, как теперь. Я не сделал этого лишь потому, что был беден по сравнению с ней. Я понял тогда, что если буду продолжать видеться с ней, то поставлю на карту все свое будущее счастье против одного презрительного взгляда или унизительного отказа. Я уехал в Испанию, и когда был в Мадриде, узнал, что Полина Мельен вышла замуж за графа Горация Безеваля.

Новые мысли, возникшие у меня при имени, произнесенном рыбаками, постепенно изгладили в моей памяти впечатление от минувшей ночи. Кроме того, теперь стоял день, светило солнце, и это странное происшествие, так сильно выбивавшееся из нашей обычной жизни, казалось уже чем-то неправдоподобным, похожим на сон. Желание донести о случившемся совершенно исчезло, но где-то в глубине души осталось стремление объяснить все это самому себе. Помимо всего прочего, я упрекал себя за минутный ужас, который овладел мной в ту ночь, и мне хотелось реабилитировать себя.

Я приехал в Трувиль к одиннадцати часам утра. Все мне были рады. Меня уже считали утонувшим или убитым и радовались тому, что я отделался одной только легкой слабостью. В самом деле, я падал от усталости и тотчас лег в постель, приказав разбудить себя в пять часов вечера и приготовить лошадей, чтобы ехать в Пон-л’Эвек, где собирался остаться на ночь. Приказания мои были в точности исполнены, и к восьми часам я добрался до пункта назначения. На следующий день, в шесть часов утра, взяв почтовую лошадь и проводника, я верхом поехал в Див. Из этого города я хотел отправиться, как бы для прогулки, к морскому берегу, где находились развалины аббатства Гран-Пре. Днем я думал посетить эти места, как простой любитель пейзажей, и хорошо изучить их, чтобы вернуться туда ночью. Непредвиденный случай разрушил мои планы и привел к цели другой дорогой.

Когда я приехал в Див, к содержателю почтового двора, который в то же время был и мэром, то нашел у его ворот жандармов и взволнованных горожан. Все говорили о новом преступлении, совершенном с небывалой дерзостью. Графиню Безеваль, приехавшую несколько дней назад из Парижа, убили в парке ее замка, где жил граф и двое или трое из его друзей. Понимаешь ли ты?.. Полина, женщина, которую я любил, от одного воспоминания о которой трепетало мое сердце, была убита… Убита ночью, в парке своего замка, в то время как я находился в развалинах аббатства по соседству, в пятистах шагах от нее! Это было невероятно… Но вдруг это видение, эта дверь, этот человек возникли в моей памяти. Я хотел уже обо всем этом объявить, но какое-то необъяснимое предчувствие не дало мне сделать этого. Я сам еще ни в чем не был уверен и решился ничего не открывать до тех пор, пока сам все не разузнаю.

Жандармы, которых уведомили о происшествии в четыре часа утра, приехали искать мэра, мирового судью и двух медиков, чтобы составить протокол. Мэр и мировой судья были готовы ехать, но один из медиков отлучился по делам и не мог приехать. Я брал для живописи несколько уроков анатомии и решился назвать себя учеником врача. Меня взяли, так как на лучшее рассчитывать не приходилось, и мы отправились в замок Бюрси. Все это я делал, следуя какому-то инстинкту. Я хотел видеть Полину, прежде чем крышка гроба закроется над ней, а, может, повиновался внутреннему чувству, возникшему у меня по какому-то наитию.

Мы прибыли в замок. Граф с утра уехал в Каен, чтобы просить у префекта позволения перевезти тело в Париж, где находился фамильный склеп, и воспользовался для этого тем временем, когда правосудие приступило к исполнению печальных формальностей, столь тягостных для любящего сердца.

Нас принял один из друзей графа и проводил в комнату графини. Я с трудом стоял: ноги мои подгибались, сердце сильно билось; я был бледен как и жертва, нас ожидавшая. Мы вошли в комнату; она еще была наполнена запахом жизни. Бросив на постель испуганный взор, я увидел там что-то подобное человеческому телу, закрытое простыней; тогда я почувствовал, что вся твердость моя исчезает, и прислонился к двери. Медик подошел к постели с удивительным спокойствием и тем непостижимым бесчувствием, которое дает привычка. Он поднял простыню, покрывавшую труп, и открыл лицо умершей. Тогда мне показалось, что я брежу или околдован: этот труп, распростертый на постели, не был телом графини Безеваль; убитая женщина, в смерти которой мы приехали удостовериться, не была Полиной!..

Это оказалась белокурая женщина с ослепительно белой кожей, голубыми глазами и прелестными и аристократическими ручками; женщина молодая и прекрасная, но не Полина!

Женщину ранили в правый бок: пуля прошла между ребрами и попала в сердце, так что смерть настигла ее в то же мгновение. Все это было так странно, что я начинал теряться в догадках и не знал, на чем остановить свои подозрения. Единственное, что я мог утверждать наверняка, что это не Полина, что муж объявил ее умершей, и что под ее именем хотели похоронить другую женщину.

Не знаю, насколько я был полезен во время этой медицинской процедуры; не знаю даже, что подписал в протоколе; к счастью, доктор из Дива, желая, без сомнения, продемонстрировать свое преимущество перед учеником и превосходство провинции перед Парижем, взял на себя весь труд и потребовал от меня одной лишь подписи. Все это заняло около двух часов; потом мы прошли в столовую, в которой для нас была приготовлена закуска. Товарищи мои сели за стол, а я прислонился головой к окну, выходившему во двор. Я простоял так с четверть часа, когда человек на лошади, весь покрытый пылью, проскакал во весь опор во двор. Всадник бросил лошадь, нисколько не беспокоясь о том, позаботится ли кто о ней, и вбежал на крыльцо. Одно удивление сменяло другое! Я узнал этого человека, несмотря на то что теперь на нем был совсем другой костюм. Я видел его лишь несколько минут, но это был тот самый человек, за которым я наблюдал вчера среди развалин. Это он выходил из подземелья, на нем были голубые панталоны, у него были заступ и охотничий нож. Я подозвал слугу и спросил у него имя приехавшего. «Это господин наш, – ответил он, – граф Безеваль, вернулся из Каена. Он ездил просить позволения перевезти тело». Я спросил тогда, как скоро его хозяин хочет отправиться в Париж? «Сегодня вечером, – сказал слуга, – потому что фургон, который должен везти тело графини, уже готов, и почтовые лошади затребованы к пяти часам». Выходя из столовой залы, мы услышали стук молотка: это столяр заколачивал гроб. Все шло по заведенному порядку, но слишком поспешно, как ты видишь.