Джей Эм - Там, где начинается вселенная

– Рад знакомству, мадам, – галантно поклонился тот и принял из её рук всё блюдо. – Брэтали Сальваторе, урождённый маби.

– Маби? О… О-о… – только и смогла произнести старушка, оседая на стул. В полной растерянности она повернулась к Ингрид. Но, вспомнив о правилах гостеприимства, кое-как справилась с потрясением, поправила съехавшие на кончик носа очки и выдохнула:

– Отшень приятно…

Брэтали покивал с уже набитым ртом. Методично, одну за другой, он уничтожал оливки, опустошая блюдо.

– Питательная штука. В них много масла.

Спохватившись, как бы еда не подгорела, тётушка скрылась в кухне. Когда же вернулась, ей оставалось только потрясённо наблюдать, как Сальваторе, рядом с внушительной горой овощного салата и закуской из грибов, высокой стопкой накладывает себе в тарелку ломти сыра и густо намазывает маслом булку.

От жаркого гость почему-то отказался, зато запечённого картофеля, не церемонясь, попросил сразу две порции. Следом исчез десерт – здоровый кусок пирога с кремом, и несколько фруктов. Отпивая кофе, он постепенно подливал в чашку сливки, так что под конец одни сливки уже и пил.

Ингрид надеялась, что её брови не лезут на лоб так изумлённо, как тёти-Матильдыины. Но она тоже украдкой поглядывала на Брэтали и иногда против воли на её лице появлялась недоверчиво-удивлённая улыбка. Чтобы скрыть её, Ингрид с усердием принималась жевать и хвалить тётину стряпню.

Без сомнения, Сальваторе всё это прекрасно замечал. Уж тётушкину-то растерянно-испуганную реакцию – наверняка. Но внимания не обращал ни малейшего. Сейчас его интересовала только еда.

Он успел измениться буквально на глазах. Измождённость, которая появилась после нескольких часов усиленной регенераций, исчезла бесследно. А рука Брэтали окончательно приняла нормальный вид. Если бы Ингрид не видела рану, ни за что не поверила бы, что она там когда-то была.

Сердечно распрощавшись с тётушкой, они вышли на улицу. Матильда до самого конца визита мужественно старалась соблюдать этикет и всё-таки кое-как пролепетала, что всегда рада видеть их обоих в своём доме. В душе она ужасно опасалась, что этот человек… то есть маби, подбирающий хлебом соус с тарелки, вздумает вновь переступить её порог.

– До следующего тотала тебе можно не волноваться, – сказал Сальваторе Ингрид. – А может, и не только до следующего, а совсем. Хотели бы всерьёз до тебя добраться – инспекцией тётушкиной квартиры дело бы не ограничилось. Короче, у технократов и поважнее тебя забот немало.

– Ну, ты как всегда – приятное скажешь, – усмехнулась она. – Но вообще-то, Брэтали, я тебе очень благодарна…

– Не начинай. Если бы я не хотел помогать, то и не стал бы. А если сам захотел, благодарить не надо.

– Ну… ладно.

– На всякий случай – как с тобой можно связаться?

Ингрид продиктовала номер.

Прежде он телефона не спрашивал. Сейчас это вряд ли праздное любопытство. Но пытаться что-то у него выяснять, естественно, бесполезно.

– Мне домой нужно ехать вон с той остановки, – показала она через дорогу.

– А мне удобнее на метро.

В «Меге» Брэтали бросил на кровать верхнюю одежду и сел за компьютерный стол. Включил сферу, надел очки. Привычные, до автоматизма отработанные движения.

Да, где уж такой любопытной особе, как Подкова Саарен, было удержаться и не стянуть файл в формате сферы, да ещё с таинственным именем «Айсфлэйм». Вот они, так запомнившиеся ей картины. Созданные воображением образы, для которых не существует точных описаний. Считается, что их сложнее всего воплотить в виртпространстве. Неправда. Их интереснее всего воплощать. А иногда кажется – важнее всего… Над этой реальностью Сальваторе долго работал в свободное время. И, попадая в неё, не появлялся в том месте, откуда ушёл в конце прошлого визита, а проходил каждый раз – сначала.

Костёр. Вместо сухих ветвей в нём живые алые розы. Лепестки просвечивают сквозь текучее рыжее пламя, вздрагивают среди рвущихся вверх всполохов. Их цвет изменяется, наливается тёмно-багряным… но не густеет до чёрного. Брэтали запечатлел краткий миг перед огненной гибелью цветов. Но не саму гибель, не превращение в жалкую кучку пепла.

Дальше взамен костра появляется глыба чистого, безупречно-прозрачного льда с чуть заметным синеватым отливом. Внутри ледяного кристалла – роза. В противоположность тем, трепещущим в огне, она застыла в абсолютной неподвижности. Мгновение и вечность…

Грани льда несимметричные, но гладкие, без неровностей и зазубрин. Преломляют изображение, не делая расплывчатым.

На секунду эффект распространяется – и тысячи костров пылают во тьме, тысячи роз окружены ледяным светом бледного утра…

Потом всё исчезает. Брэтали материализует в виртпространстве свою проекцию. Он стоит на Вэлидской набережной, где они так часто гуляли. На куске этой набережной, воссозданном по памяти.

Как всегда, Витория идёт ему навстречу. Как всегда – здесь. На самом деле она вряд ли шла навстречу… Какое-то время – в том же направлении, что и он, возможно. А быть может – совсем в другом.

– Давно не виделись, – говорит она.

Брэтали кивает.

– Много всего произошло, да?

– Много.

– Снова не найдёшь себе покоя…

– Почему ты так говоришь? Я был спокоен раньше…

– По-настоящему – никогда. Не пытайся никого обмануть. Но раньше ты хотя бы знал, что для тебя лучше… Думал, что знаешь. А сейчас не можешь понять, в какую сторону идти. Миор прав, ты стараешься себя разрушить.

– Ты никогда не знала Миора…

– Его не знала Витория. А я знаю всё, что знаешь ты. Помню каждый наш разговор, хотя ты не сохранил ни один из них. Ну зачем тебе это?.. – она обвела рукой всё вокруг. – Не хочешь расстаться с прошлым. А теперь ещё и будущее стало тебя волновать! До настоящего тебе дела нет. Ты пытался, но ничего не получилось.

– Зачем ты так? Скажи лучше… что мне делать?

Витория отворачивается, кладёт ладони на чугунные перила. Не то чтобы держится за них, а как будто проверяет: действительно ли они то, чем кажутся.

– Как всегда. Гореть. Замерзать. Причина не в технократах, Брэтали. Ты просто нашёл предлог. Не можешь по-другому.

– Да неужели… всё и вправду так? Когда я успел так запутаться?

– Неужели?.. И ты ещё утверждал, что не пытаешься прятаться в виртпространстве! Приди в себя. Ты ведь даже не со мной сейчас говоришь. Витория никогда не сказала бы тебе такого. Да, тебе почти удалось совершить невозможное… Почти. Но всё равно я – лишь способ быть откровенным с самим собой. Вот и всё.

– Вот и всё… – эхом откликается он. – Наверное, ты права. Наверное, нужно научиться отпускать прошлое. И будущее тоже… Все иллюзии.