Геннадий Емельянов - Пришельцы

    - Работу свою я буду исполнять аккуратно, не беспокойтесь.

    - Вот спасибо, выручай Родину! Я с этим как? - Сидор Иванович выразительно постучал пальцем по горлу.

    - С водкой завязано бесповоротно! - Лямкин беседовал в общем-то охотно, но был в его поведении оттенок снисходительности, держался он так, будто в его голове лежала пластом некая высшая, мудрость, что слегка раздражало Ненашева, который уже не имел полного безусловного превосходства над неудачником и забубенным пьянчугой.

    - Суждены нам благие порывы! - вставил бухгалтер Суходолов, продрогший на ветру. - Но свершить ничего не дано.

    - Вот именно! - с удовольствием и облегчением подхватил Ненашев. - А свершить, значит, ничего не дано, так?

    - Все нам дано! - отрезал Лямкин, взбираясь опять на высокую колодину. - Вы мне мешаете сосредоточиться.

    Суходолов плюнул и мелким шагом припустил к трактору, намереваясь тотчас же забраться в кабину: там хоть и воняло всякой дрянью, но было тепло.

    Наши путешественники перекинулись словом о Лямкине, об этом слабовольном недотепе, и опять Ненашев затянул, будто голодный волк, про васильки, мелькавшие в поле, Гриша же думал о том, как сладка тайна Вселенной. Она захватывающе интересна, и нет ей ни конца, ни края. "Но отчего же пришельцы так бездарно спят? Или они вообще равнодушны к нашим заботам? Недоразумение какое-то! Взять хотя бы Федора Федоровича - вполне культурная личность: вежлив, отзывчив, держится весьма просто и, кажется, вникает в земные наши дела, даже вот технический паспорт комбайна взял для изучения. Хороший, словом, товарищ - Федор Федорович. Предполагали, что он обиделся, а, видишь, через телевизор вызвал. Надобно подсказать ему - пусть лучше по телефону звонит, это удобней. А какие там, в иных мирах, города? Воздушные, прозрачные там города и уж наверняка без заводских труб с дымом да с чадом. А женщины какие там?" Про женщин холостяк Гриша Суходолов размышлял долго и с удовольствием, мелькнула даже дерзновенная мысль к какой-нибудь крале из экипажа, когда экипаж будет разбужен, подкатиться, но Гриша весьма застеснялся своей детской мечты и запел пронзительно: "Солнце скрылось за горою, затуманились речные перекаты..." Ненашев даже вздрогнул, потому что пел Гриша в самбе ухо ему, и трактор вильнул так резко, что с бухгалтерской головы сдернуло белую кепку, вдобавок из-под драной обшивки кабины что-то закапало - и клейкая струя полилась за шиворот.

    - Останови на минутку! - закричал Гриша, матерясь. - Масленка; что ли, на меня упала. Какой дурак масленку наверх засунул?

    - А ты не ори, в ухе у меня до сих пор звон стоит!

    - Тебе так можно, мне так нельзя!? - Гриша держал в руке жестяную масленку и не имел понятия, куда ее девать. - Веж одежку испохабил!

    - Не свататься едем, мог бы и фуфайку надеть, я вот надел и не бедствую.

    - Нет в тебе возвышенности, Иваныч, ведь нам седни с иными мирами общаться, а ты как базарный алкаш вырядился, а еще председатель! Трогай, чего уж.

    Трактор несло по хляби с крутизны прямиком на железнодорожные пути, где стоял, едва различимый в темноте, товарный состав с бессчетным количеством вагонов. По большаку, изрезанному канавами, будто кусок масла по горячей сковородке, катился колхозный "ДТ". У самых рельсов Ненашев изловчился сманеврировать и встал параллельно составу. Гриша Суходолов утер со лба холодный, пот, пересиливая дрожь в коленках, ступил на траки и мешком завалился в грязь, потому что затекшие ноги не держали, да - и пережитое тоже дало о себе знать: ведь малость езде, самый чуток, и не миновать им беды. В грязь бухгалтер сунулся носом и на короткое мгновение ощутил запахи родимой земли, и они, те запахи, несмотря ни на что, успокаивали.

    Ненашев тоже вылез из кабины и пошел к электровозу - там маячил красный свет фонаря.

    - В чем дело, товарищи? - начальственным тоном осведомился председатель у человека, сидящего на булыжнике у края насыпи. Возле стоял фонарь, бросавший кроваво-красный свет на траву и камни. Казалось, трава горит и камни горят свирепым огнем таежного пожара. Это был цвет тревоги. Человек поднялся и спросил:

    - А вы откудова, ребята?

    - Да тут, - несколько замешкался поначалу председатель. - За дровами на делянку едем.

    - Это ночью-то?

    - А когда теперь: сев надвигается, техника днем в разгоне. К рассвету - аккурат доберемся до делянки, засветло, значит, назад двинем. Милое дело. Кто рано встает, тому и бог дает. - Из колхоза, что ли? - поинтересовался человек. На нем была курточка под кожу и кирзовые сапоги. Из-за туч коротко и яро прянула луна, выбелив электровоз. Сверкнули фары, оранжевые полосы, никель. Электровоз был новый и напоминал большого зверя, раздраженного вынужденной остановкой.

    - Из колхоза. А вы что стоите?

    - Энергии нет. Вот уже неделю тут на полчаса придерживаем. Обесточивается линия, и все! Ремонтники извелись чисто начальство, вплоть до московского, икру мечет, а мы отдыхаем.

    - Действительно! - вставил Суходолов для того только, чтобы выразить сочувствие и поддержать разговор. - Вы машинист, значит, товарищ?

    - Помощник. Машинист спит.

    - И давно это так? - задал вопрос Ненашев, отворачивая лицо к Монашке, где, предполагал, таится отгадка чрезвычайных событий на железной дороге. Гора, была близко, подать рукой. И - молчала.

    - Неделю ровно. Мы как раз в ночную, смену заступили с хозяином, и не повезло нам - все графики летят. - Человек сходил за фонарем, поднял его к лицу, чтобы посмотреть, сколько же времени. - Минут через пять-десять тронемся.

    - Вы уверены?

    В это мгновение электровоз ожил, что-то там у него внутри загудело, из фар рекой палился молочный свет, ослепляюще мощный, на проводах вверху прокатился фиолетовый огненный мячик и рассыпался, растекся, лишь искры полетели вяло и враскос, словно бабочки. Человек сноровисто взобрался по железной лесенке в кабину, и скоро состав тронулся, лязгнули - один за другим стыки вагонов (напряженный звон металла уходил все дальше, в темноту и, наконец, прервался где-то, на высокой ноте), электровоз приминая рельсы, потянул свой верстовый груз.

 Председатель притопнул ногой в сердцах и сказал:

    - Ты, Федор Федорович, хочешь, значит, чтобы волки были сыты и овцы, понимаешь, целы, но в натуре так не бывает: либо одно, либо другое. Не знаю, как там у вас, у нас, понимаешь, иначе не получается.

    Гриша Суходолов с некоторой робостью попытался примирить стороны: