Роберт Хайнлайн - Гражданин Галактики

Но Старик всегда достигал совершенства во всем.

Так что Брисби допустил Торби в компьютерную. Он намеренно не отмечал успехи Торби, чтобы сведения о перемене статуса не дошли до Управления Штатов. Он с нетерпением ждал сообщения о том, кто же такой Торби.

Его заместитель был при нем, когда пришла депеша. Она была закодирована, но Брисби узнал серийный номер Торби, он много раз писал его в донесениях в Корпус «Икс».

– Смотрите, Стэнк! Здесь говорится, кто наш найденыш. Возьмите аппарат, сейф открыт.

Через десять минут текст был расшифрован. Он гласил:

«НУЛЕВОЙ РЕЗУЛЬТАТ ПОЛНЫЕ ПОИСКИ ИДЕНТИФИКАЦИИ ТОРБИ ГДСМН-3, БЭЗЛИМА ПЕРЕДАЙТЕ ЛЮБУЮ ПЕРЕДАЮЩУЮ СТАНЦИЮ ВЕРНУТЬ ГЕКАТУ МЕСТО НАХОЖДЕНИЯ ПОИСКОВ».

– Стэнк, экая досада!

– Чувствую, будто подвел Старика. Он-то был уверен, что мальчишка – гражданин.

– Не сомневаюсь, что существуют миллионы граждан, которые будут зря убивать время, доказывая, кто они такие. Полковник Бэзлим мог быть и прав – и все же, это нельзя доказать.

– Не хочу его подводить. Чувствую себя ответственным.

– Вы не виноваты.

– Вы никогда не служили у полковника Бэзлима. Ему легко было доставить удовольствие… все, что ему было нужно – это стопроцентное совершенство. А здесь не так.

– Хватит бранить себя. Вы должны принять то, что есть.

– Нужно с этим разделаться, Эдди! Я хочу видеть артиллериста Торби.

Торби заметил, что Капитан выглядит угрюмым – но такое бывало частенько.

– Артиллерист третьего класса Торби прибыл, сэр.

– Торби…

– Да, сэр? – Торби был поражен. Капитан иногда называл его по имени, когда он был под гипнозом, потому что так он лучше отвечал на вопросы, но это был не тот случай.

– Пришел рапорт о твоей идентификации.

– Ух ты! – на мгновение Торби забыл, что он военный. Его душила радость, сейчас он узнает, кто он такой!

– Тебя не могут идентифицировать, – Брисби выждал, потом резко спросил: – Ты понял?

Торби проглотил комок:

– Да, сэр. Они не знают, кто я. Я… никто.

– Чушь. Ты же остаешься самим собой.

– Да, сэр. Это все, сэр? Я могу идти?

– Минутку. Я должен переправить тебя обратно на Гекату. – Он поспешно добавил, видя беспокойство Торби: – Не волнуйся. Я думаю, они согласятся, чтобы ты дослужил, если захочешь. В любом случае, тебе ничего не грозит: ты не совершил ничего дурного.

– Да, сэр, – глухо повторил Торби.

Никто и ничто… мелькнуло старое полузабытое воспоминание… он стоит на помосте и слышит, как аукционер объявляет его номер, видит устремленные на него холодные взгляды. Но он собрался и остаток дня был спокоен. И только когда в спальне погас свет, он вцепился зубами в подушку и глухо застонал:

– Папа! Ой, папа!

Ноги Торби были не видны под формой, но в душевой татуировку на левом бедре было не скрыть. И Торби без смущения объяснял, что она означает. Реакция колебалась от любопытства, хотя и недоверчивого, до удивленного ужаса, что вот человек, который через это прошел, – рядом: его захватили в плен, продали, он был рабом и чудом снова свободен. Большинство гражданских не понимает, что рабство еще существует. Гвардейцам это лучше известно.

Никто не издевался над ним.

Но на другой день после получения рапорта об идентификации Торби встретил в душе «Децибела» Пиби. Торби молчал: они не разговаривали с тех пор, как Торби повысили и он уже не служил под началом Пиби, хотя они все еще сидели за одним столом. Но на этот раз заговорил Пиби:

– Эй, Маркетер!

– Привет, – Торби начал мыться. Что это у тебя на ноге? Грязь?

– Где?

– Да на бедре. Стой смирно. Дай разглядеть.

– Руки не распускай!

– Ишь, какой чувствительный. Повернись свету. Что это?

– Клеймо раба, – коротко объяснил Торби.

– Не шутишь? Значит, ты раб?

– Когда-то был.

– На тебя надевали цепи? Заставляли целовать ноги твоему хозяину?

– Ну что за глупости!

– Посмотри-ка, кто это разговаривает! Знаешь что, Торби, мальчик? Я об этом клейме слыхал – и думаю, ты сам нарисовал его. Чтоб можно было поболтать. Как о том, что ты будто бы уничтожил космического пирата.

Торби выключил душ и вышел.

За обедом Торби накладывал себе из миски картофельное пюре. Он слышал, как Пиби что-то сказал, но уже привык не придавать значения шумам, издаваемым «Децибелом».

– Эй, раб! Передай миску! Ты слышишь, я к тебе обращаюсь! Прочисти-ка уши! – повторил Пиби.

Торби выполнил просьбу Пиби, швырнув миску с картошкой прямо ему в физиономию.

Обвинение против Торби формулировалось. «Оскорбление высшего по чину офицера на корабле, приведенном в космосе в состояние боевой готовности». Пиби выступал как приносящий жалобу свидетель.

Полковник Брисби пристально на него смотрел поверх пульта, сжав челюсти. Он выслушал жалобу Пиби:

– Я попросил его передать картошку… а он швырнул мне миску прямо в лицо.

– Это все?

– Ну сэр, возможно, я не сказал «пожалуйста» Но нет причин…

– Не делайте заключений. Была драка?

– Нет, сэр. Нас растащили.

– Очень хорошо. Торби, что вы можете сказать?

– Ничего, сэр.

– Так и было?

– Да, сэр.

Брисби на секунду задумался, челюсть у него подергивалась. Он сердился – этого чувства он не позволял себе возле пульта. Он был разочарован. И тем не менее, похоже, что это не все. Вместо того чтобы произнести приговор, он сказал:

– Отойдите в сторону. Полковник Стэнк!

– Есть, сэр.

– Там были и другие люди. Я хочу услышать и их.

– Я их вызвал, они здесь, сэр. – Очень хорошо.

Торби был приговорен к трем дням на хлебе и во де, частное определение: исполнение приговора приостановить, дать тридцать дней испытательного срока, понизить в должности.

«Децибел»-Пиби обвинялся (суд ждал, пока Брисби показывал, как могла лететь в него книга): в подстрекательстве к бунту, выразившемся в употреблении унижающих выражений, касающихся расы, религии, места рождения или условий, имеющих место до начала службы на корабле другого гвардейца. Приговор – три дня на хлебе и воде, исполнение приговора откладывается, понижение в чине, девяносто дней испытательного срока.

Полковник и подполковник вернулись в кабинет Брисби. Брисби выглядел мрачным; разбирательство его расстроило. Стэнк сказал:

– Скверно, что вам пришлось наказать этого мальчишку Торби. По-моему, он прав.

– Конечно. Но «подстрекательство к бунту» не оправдание бунта. Ничто не может его оправдать.

– Конечно, вы были вынуждены. Но мне не нравится этот Пиби. Я собираюсь тщательно изучить его послужной список.