Андрей Левицкий - Змееныш

— Что там? — спросил Магадан.

— Кабаны! — прошептал хромой сталкер. Магадан присел, втянув голову в плечи, оглянулся.

— Ты куда смотришь, Ясень, чё не сказал?!

— Чего? — удивился Ясень, вытягивая шею. Поршень медленно пробирался по высокой траве к артефакту.

— Спугнет, — процедил сквозь зубы Мазай и позвал вполголоса: — Вертайся!

У кабанов сон чуткий, а злые они со сна — не дай боже. Нетерпеливо вертевшийся на месте Змееныш взмолился:

— Я прогоню их, Мазай! Я могу! Я их чувствую!

— Не сметь! — приказал хромой, не сводя глаз с Поршня. Тот был всего в паре метров от сломанного деревца, за которым, по словам пацана, спали мутанты. Кабанья стая — это пять-шесть взрослых особей. Да так близко! Если Поршень сломает сучок, хрустнет, тронет осину... Кто-то не вернется из экспедиции. Мазай был хорошим командиром, его ребята всегда приходили обратно. Не хотелось терять никого, даже сволочь Ма­гадана.

Он снял с пояса гайку на бечевке, чтобы кинуть в сталкера, увлеченного видом артефакта. Дернется туго­дум Поршень, когда в него попадет гайка, или догадает­ся замереть, осторожно обернуться?

— Стволы наизготовку! — вполголоса велел Мазай. Тетеря кивнул, Магадан обернулся к Ясеню и передал ему приказ, тот поднял автомат. А Мазай все раскачивал гайку и никак не решался кинуть.

Змееныш не выдержал.

— Я их знаешь как чувствую — каждую жилку! воскликнул он шепотом и сделал шаг вперед, разводя руки.

— Не сметь! — вскрикнул Мазай. Но было поздно.

Веселая волна злости поднялась из живота, налива­ясь огненно-красным, охватила Змееныша, затопив соз­нание, вырвалась наружу — и покатилась через лес, туда, где за поваленной осиной спали кабаны. Лицо Змеены­ша осветилось внутренним огнем, пальцы растопыри­лись, словно помогая внутреннему жару вырваться на­ружу. Он запрокинул голову и тихо засмеялся.

Мазая продрало от макушки до пяток — смех был нечеловеческим, почти звериным или, скорее, мутантским. Сталкер невольно шагнул назад.

Это его и спасло.

Невидимая волна, катившаяся от Змееныша, дос­тигла кабаньей лежки. Мутанты проснулись.

Их отклик оказался таким мощным, что мальчишка пошатнулся, вскрикнул, закрыв лицо ладонями. Кабаны озверели, когда их разбудила волна ментального жара — достаточно сильная, чтобы разозлить, но недостаточно, чтобы прогнать.

Стая вскочила, от ярости не понимая, куда бе­жать, взор мутантов застилала пелена дикого, необуз­данного гнева, жажда мести и крови, — и через миг они ринулись на того, кто, как решили мутанты, по­пытался на них напасть. Примитивные разумы захле­стнуло желание растерзать, разорвать в клочья эту тонкую фигурку, от которой исходили жалящие им­пульсы.

Поршня растоптали первого. Сталкер уже протянул руку к артефакту, когда сломанная осина взмыла над рылом огромного кабана. Вожак прыгнул на человека, вдавил в землю, и артефакт, который Поршень все же успел схватить, взлетел в воздух.

Мазай поливал кабанов очередью из автомата. Змееныш корчился на земле, его раздирала боль, внут­ренности выжигало чужой яростью.

Стая ломанулась к Магадану и Ясеню.

«Ломоть мяса» описал дугу — и свалился возле во­ронки. С гудением аномалия включилась.

Мазай увидел недоумение на лице Тетери, переко­сившиеся очки, огромные, беспомощные глаза — и по­том сталкера затянуло. Два мощных витка — и воронка выплюнула на траву окровавленную изломанную куклу. Схватив Змееныша за плечо, Мазай вздернул его на но­ги, потащил назад, на ходу стреляя по кабанам. Трава гнулась в сторону аномалии, сталкер с трудом преодоле­вал ее периферийное действие.

Огромный вожак с разбегу врезался в грудь Магада­на. Громкий хруст ребер долетел даже сквозь гудение воронки, Мазай сморщился, как от боли, будто это ему проломили грудину. Он не любил недоброго, подлого Магадана, но... Тот погиб по его, Мазая, вине — по вине командира группы!

Вожак, хромая, бежал дальше, один глаз его вытек от пуль Ясеня. Мазай бросил стонущего Змееныша, как только они оказались вне зоны действия воронки, и вы­дернул пустой магазин из автомата.

Стая заметалась. Окривевший вожак забирал впра­во, не видя Ясеня, но ощущая на шкуре болезненные уколы его пуль. С ревом мутант прыгнул сквозь молодые елочки, круша стволы, пытаясь уйти от выстрелов, — и попал в трамплин.

— Беги! — охрипшим голосом заорал Мазай. — Прячься за деревья!

Аномалия не смогла кинуть матерого самца далеко, однако Ясеню хватило и этого. Темная туша приземли­лась сталкеру на плечо, опрокинула его. Вожак слабо дернулся, едва перебирая ногами по траве. Ясень заво­рочался, вылезая из-под туши, — мутант придавил ему руку.

Мазай прекратил стрелять, но поздно: стая уже ки­нулась туда, где выстрелы стихли чуть раньше, то есть к Ясеню.

И тогда бывалый, повидавший виды сталкер отвер­нулся, закрыв глаза. Это был жест бессилия.

Мутанты пробежали по Ясеню, по своему вожаку — и скрылись в ельнике. Издалека донеслось гудение, по­слышался визг — один из них попал в воронку, — и все стихло. Экспедиция погибла.

— Это из-за меня они умерли?

— Не думай об этом, — быстро отозвался Мазай. — Ты не виноват.

— Но если бы я не решил...

— Ты же не знал, что не справишься со стаей, вер­но? — с тяжелым сердцем возразил сталкер. Знал, не знал... должен был подумать!

Змееныш как будто почувствовал невысказанное и опустил голову.

— Нет, виноват я. Ты это знаешь, и я знаю.

— Искать виноватого глупо, — отрезал Мазай. — Ты, я... Все виноваты, и надо думать, как жить дальше. Да, они погибли, зато ты понял, что не справишься со стаей кабанов. Что не убивает нас, делает нас сильнее. Теперь, когда ты знаешь границы своей силы, учись пользоваться ею так, чтобы не нанести никому вреда. — Мазай говорил с трудом, заставляя себя произносить слова утешения, понимая, что иначе глубина отчаяния Змееныша дойдет до предела, и кто знает, что случится тогда? Самого Мазая сейчас волновало, как объяснить Слону провал экспедиции, не подставляя мальчишку.

Миновав заминированный склон, они подошли к водокачке. Был поздний вечер, почти ночь, между обла­ками на Зону глядела молодая луна. В бараке сталкеров горели три окна, а в водокачке одно — Слон не спал. Ему сразу доложат, что Мазай вернулся, хотя должен был отсутствовать еще дня три-четыре. И вернулся, по­читай, один.

Когда подошли к железным воротам, во дворе залая­ли собаки. Змееныш положил ладонь Мазаю на локоть.

— Я пойду к Слону, — сказал он. — Я виноват, буду отвечать.