Я – Товарищ Сталин 4 - Андрей Цуцаев

Испания, полдень 20 марта 1936 года

Испанская равнина под Сарагосой раскалилась от мартовского солнца, превращая сухую, потрескавшуюся землю в знойный котёл. Горячий ветер гнал песок вдоль низких каменных стен, окружавших немецкий лагерь у подножия холма, где колючий кустарник цеплялся за мундиры. Выцветшие палатки хлопали на ветру, их верёвки натягивались, а воздух дрожал от жары. В центре лагеря, у грубо сколоченного стола, заваленного потрёпанными картами и пустыми бутылками, собрались офицеры легиона «Кондор», несколько человек из пятисот немецких наёмников, присланных Гитлером на помощь Франко.

Далёкий гул артиллерии с юга, где республиканцы держали фронт, смешивался с ржанием лошадей, рёвом моторов двух Bf 109 в небе и криками испанских солдат. Голубое небо с редкими облаками оставалось равнодушным к суете внизу, но в лагере царило напряжение, смешанное с усталостью и предчувствием боя.

Лейтенант Вильгельм Краус, около двадцати восьми лет, высокий, с выгоревшими светлыми волосами, сидел на ящике из-под патронов. Его расстёгнутый мундир и сдвинутая на затылок кепи открывали блестящий от жары лоб. Голубые глаза следили за фалангистами в синих рубашках и красных беретах, которые неуклюже строились в шеренги. Рядом, облокотившись на стол, стоял обер-лейтенант Фридрих Шульц, около тридцати лет, коренастый, с квадратной челюстью. Он держал сигарету, дым от которой вился в горячем воздухе. Гауптман Ганс Келлер, чуть за тридцать, худощавый, с острыми чертами лица, нервно постукивал ботинком по камню, изучая карту с линиями, отмечавшими позиции республиканцев под Теруэлем. Лейтенант Отто Бауэр, около двадцати шести лет, рыжеволосый, с веснушками, чистил Luger, его резкие движения выдавали раздражение, а зелёные глаза горели молодым задором. Напряжение, тяжёлое от зноя и тревоги, окутывало лагерь.

Вильгельм, вытерев лоб рукавом, сплюнул в песок и заговорил с насмешкой, глядя на фалангистов, которые путались в строю.

— Видали этих «героев» Франко? Маршируют, как на деревенской свадьбе после трёх кувшинов вина. Половина не знает, как держать винтовку, вторая палит в небо, чтобы ворон разогнать. Франко думает, мы за него всё сделаем? Это не армия, а балаган.

Фридрих, затянувшись сигаретой, хмыкнул, его грубый голос был полон презрения.

— Балаган? Слишком мягко, Вильгельм. Вчера их рота пошла на холм под Теруэлем. Без разведки, без пушек, только с воплями «Viva España». Пулемёты республиканцев ударили, и они разбежались, как зайцы. Их командир, какой-то Хосе с медалью, орал о «позоре Испании», сидя за камнем. Позор? Позор, что мы с ними возимся. Без наших MG-34 их бы разнесли в пять минут.

Ганс оторвался от карты, его резкий голос дрожал от раздражения, пальцы мяли её край.

— Они не просто балаган, Фридрих, а обуза. Их винтовки Carcano, ржавый хлам, половина патронов бракованные, а те, что стреляют, летят куда угодно, только не в цель. Вчера под Теруэлем их батальон потерял двести человек за час, потому что никто не проверил фланги. Франко ждёт, что мы, пятьсот человек, спасём его фронт? Это не война, а цирк. А Советы смеются: их Т-26 уже стоят под Мадридом.

Отто, отложив Luger, вмешался, его голос звенел молодым задором.

— Цирк? Это хуже, Ганс. Фалангисты орут о «священной Испании», но при первом же выстреле бегут. Я пытался показать им, как заряжать миномёт, а они смотрят, будто я им паровоз привёз. Один спросил, зачем чистить ствол, если «Бог за нас». Бог? Пули республиканцев явно за другой лагерь. Нам приходится за них воевать, пока они поют гимны.

Вильгельм, усмехнувшись, кивнул, глядя на фалангистов, чьи мешки с песком падали с недостроенной баррикады.

— Гимны и вино, вот их главная сила, Отто. Франко обещал поддержку, а дал нам эту толпу. Их командиры либо кричат о славе Испании, либо прячутся за спинами солдат. А республиканцы? Они не спят. Советы прислали не только Т-26, но и И-15, которые бьют наши CR.32. Наши Pz.I ломаются в этой жаре. Если Франко потеряет Толедо, он запросит ещё людей. И что? Мы будем держать фронт за всех?

Фридрих, затушив сигарету о ящик, заговорил мрачно, глядя на Bf 109, кружившие в небе.

— Это не просто война. Это проба сил. Испания, наш полигон, где мы учимся воевать против Советов. Их Т-26, их И-15, вот что ждёт нас, когда Гитлер двинется на Восток. Сталин играет здесь против Франко, чтобы ослабить нас, зная, что Гитлер вмешается. Каждый бой для нас как урок. Фалангисты, обуза, но мы, Вермахт, должны показать, что нас не сломить. Если проиграем здесь, то в России нас точно раздавят.

Ганс кивнул, его голос стал серьёзнее, ботинок постукивал по камню.

— Ты прав, Фридрих. Это проверка. Советы не просто помогают республиканцам, они бросают нам вызов. Их И-15 летают лучше наших самолетов, их Т-26 рвут позиции Франко. Если не научимся воевать с ними здесь, в России будем как слепые котята. Но фалангисты тянут нас назад. Нам нужны свои дивизии, а не их вопли о «святой Испании». Вчера их рота пошла в атаку без прикрытия, как в старые времена. Итог? Двести убитых за час.

Отто, убрав Luger в кобуру, добавил с жаром.

— Россия? Это ещё далеко, Ганс. А здесь мы вязнем из-за этих болванов. Их командир, какой-то Мигель, сказал мне, что поражение, это «Божья воля». Божья воля? Это их дурость! Их баррикады падают от ветра. Если это проба сил, то мы позоримся. Я хочу драться с Советами, а не таскать ящики за фалангистов.

Вильгельм, держа флягу с тёплой водой, хмыкнул саркастично.

— Проба, Отто? Тогда режиссёр этого спектакля бездарь. Франко хочет, чтобы мы спасли его Испанию, но его люди не умеют строить укрепления. Их мешки с песком падают, потому что они не знают, как их класть. А Советы? Их танки под Мадридом. Если Франко потеряет Толедо, он будет умолять Гитлера вмешаться. И мы, пятьсот человек, будем держать фронт за эту толпу?

Лагерь бурлил. Немецкие наёмники в серых мундирах чистили пулемёты MG-34, чинили грузовики, проверяли гранаты. Их лица, обветренные, выражали напряжение, а взгляды на фалангистов, презрение. Испанцы в синих рубашках и красных беретах пытались маршировать, но их нестройные движения вызывали у немцев усмешки.

Вильгельм, глядя на самолёты, думал: «Наши Bf 109, единственная надежда. Но их мало, а у Советов здесь больше летчиков, и они летают лучше». Он вспоминал Берлин, пивную в Шпандау, смех друзей, но здесь, в испанском зное, чувствовал себя чужим.