Александр Ткаченко - Футболь. Записки футболиста
В таком нот игровом пространстве — дворового футбола и игры в деньги — проходило наше межурочное время. Мы и выросли такими — хитрыми, осторожными, рисковыми, смелыми, драчливыми, изворотливыми. И - играющими. Поколение нынешних пятидесятилетних «крутых» было сформировано послевоенными дворами. Поэтому-то их и начали отстреливать нынешние молодые «крутые»: ведь в поведении матерых еще были элементы благородства, своеобразной чести, желание решить проблемы миром, развести. Но из наших дворов кто куда уходил: одни — в большой футбол, другие — в большую тюрьму, в армию. Все, однако, уносили в себе этот сладкий порок — игру, каждый превращался в так или иначе постоянно играющего человека. Футбол же узаконивал твой статус игрока надолго, почти пожизненно. И что бы ни сделал потом, все вспоминали о тебе сразу: «А, этот футболист, помню, как он не забил (или забил) такой голешник!»
Однажды мы сидели часа за два до начала игры на трибуне минского «Динамо» с Валерой Головкиным и наблюдали, как тренируются две легкоатлетки. Они отрабатывали шестьдесят метров со старта. Мы смотрели, помалкивали и вдруг Валера сказал: «Ну что, Щурец, поставим по пятерочке? Ты на какую?» «Я на красную маечку». «Ну, а мне другая…» …Совсем недавно мы встретились с другим моим бывшим футбольным дружком. Стояли в подъезде и толковали уже не помню о чем, и вот он говорит: «Смотри, по стеклу ползут вниз две капли…» Мы рассмеялись, ударили по рукам и разошлись в разные стороны.
Мяч, пробитый мною когда-то мимо ворот, до сих пор летит над землей.
Вратарь, бросившийся за ним, так и завис в воздухе.
Переполненный стадион, стоя, ревет, провожая глазами улетающий мяч.
Я застыл на опорной ноге, вытянув другую ему вослед.
Обе команды, как в музее мадам Тюссо, овосковели — каждый игрок в своей позе.
Судья, отвернувшись от атаки, все еще держит свисток во рту.
Трава футбольного газона выросла по самые плечи и продолжает расти…
Я дышу тяжко, посвистывая сквозь усы с проседью.
В небе стоит вечернее солнце и не садится за восточную трибуну.
Огромные легкие трибун задержали вдох и никак не выдохнут.
В комментаторской звонит телефон, желая узнать счет.
На табло горит ничейный результат, цифры с обеих сторон велики, и время — 10 февраля 1997 года.
Я сижу за компьютером и набираю эти строки.
Но.
Я все так же стою на опорной ноге, вытянув другую, посылая мяч, на переполненном стадионе, вздыхающем легкими трибун, вздыхающем по мячу, пролетающему мимо, и по вратарю, не достающему его, по мячу, улетающему все дальше и дальше от стадиона, заросшего травой, от игроков, застывших в позах античных атлетов с пустыми глазницами, полными слез…