Михаил Гершензон - Избранное. Мудрость Пушкина
Это – терминология и часто стилистика Пушкина. Точно так же и определение поэзии и поэтического вдохновения, как огня, Пушкин нашел готовым у Батюшкова: достаточно сравнить выдержки из Пушкина, собранные в «Гольфстреме», со следующими стихами Батюшкова:
И огнь поэзии…
Наш Пиндар чувствовал сей пламень потаенный,
Сей огнь зиждительный…
там же —
Пламенный оратор иль пиит, —
как в другом месте (К портрету Жуковского) – «пламенный Тиртей»;
Я чувствую, мой дар в поэзии погас,
И муза пламенник небесный потушила
Там скальды пели брань, и персты их летали
По пламенным струнам
Все это – Пушкинские речения: «огнь поэзии», «огнь поэзии чудесный», «пламенный поэт» и т. д., – вплоть до «пламенника»: «Твой (поэта) светоч, грозно пламенея» (А. Шенье).
Уже Батюшков употреблял глагол «кипеть» в психологическом смысле. Он говорит: «кипяща брань» (На развалинах замка в Швеции), «Тебя, младый Ринальд, «кипящий как Ахилл» (Умирающий Тасс), как позднее Пушкин: «кипящий Ленский» или «Но юноше, кипящему безумно». У Батюшкова: «О, други, как сердце у смелых кипело» (Песнь Гаральда Смелого), – у Пушкина:
Моя душа
В то время радостно кипела
У Батюшкова: «И в радости… кипел и трепетал» (На развалинах замка в Швеции), – у Пушкина то же:
Я закипел, затрепетал
Любовник под окном
Трепещет и кипит
Налицо у Батюшкова и противоположный ряд речений, столь привычный Пушкину: бесчувственность – как остылость или холод. Он говорит: «Изнемогает жизнь в груди моей остылой» (Из греческой антологии, XII), как позднее Пушкин: «Не спрашивай, зачем душой остылой», или «Во глубине души остылой». У него читаем: «И то, чем ныне стал под холодом годов» (Есть наслаждение), как у Пушкина: «Под хладом старости»… И он не раз употребляет выражение: «хладные сердца» (например, Мечта, Н. И. Гнедичу 1808 г.), обычное у Пушкина; и он говорит: «над хладною могилой» (Из Мелеагра), как Пушкин: «Схожу я в хладную могилу».
У Батюшкова находим и другие два ряда Пушкинских речений того же термического порядка: те, что представляют чувство, как жидкость, и те, что изображают душу или отдельные душевные состояния, как газообразное. Он говорит:
Мы пили чашу сладострастья
или:
Пей из чаши полной радость
как позже Пушкин:
Я хладно пил из чаши сладострастья
или:
И чашу пьет отрады безмятежной
он говорит:
Все в неистовой прельщает,
В сердце льет огонь и яд
как Пушкин:
Играть душой моей покорной
В нее вливать огонь и яд
Он говорит:
И все душа за призраком летела
или:
В мир лучший духом возлетаю
как позже Пушкин:
К тебе я сердцем улетаю
или:
Душа к возвышенной душе твоей летела
У Батюшкова:
Воспоминания, лишь вами окрыленный,
К ней мыслию лечу
у Пушкина:
Я к вам лечу воспоминаньем
у Батюшкова:
светлый ум,
Летая в поднебесной
У Пушкина то же много раз: «Ум далече улетает», «Ум улетал за край земной» и т. п. Мало того, даже наиболее смелые речения этого рода, встречающиеся у Пушкина, нередко имеют прообраз у Батюшкова. Так, у Батюшкова:
Я Лилы пью дыханье
На пламенных устах,
Как роз благоуханье,
Как нектар на пирах
у Пушкина:
И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может… полное Чумы;
и Пушкинское употребление глагола «дышать»: «Гирей, изменою дыша», «Теперь дыши его любовью», «Мы в беспрерывном упоенье дышали счастьем», «Еще поныне дышит нега в пустых покоях и садах» и т. п., встречаем уже у Батюшкова:
Одной любви послушен,
Он дышит только ей
Ты дружбою велик, ты ей дышал одною
Все здесь, друзья, изменой дышит
В места, где дышит все любви очарованьем
Наконец, у Батюшкова находим и многие отдельные речения Пушкина, относящиеся к тому же кругу идей, как, например, «печали бремя», уподобление речи(поэзии) – жидкости, например:
И песни, веселию
Приятнее нектара
И слаще амврозии,
Что пьют небожители…
Польются со струн ее
как у Пушкина многократно: «Мои стихи… текут, ручьи любви», или сравнение поэзии Языкова с брагой: «Она не хладной льется влагой… Она разымчива, пьяна» и т. д., или определение знания, как света, например, у Батюшкова:
Несносной правды вижу свет
у Пушкина:
Уж хладной истины докучный вижу свет
Пора подвести итог. Приведенные здесь сопоставления, кажется, неопровержимо доказывают, что Пушкин нашел у своего ближайшего предшественника, с произведениями которого он был от юности хорошо знаком, все основные речения своей своеобразной психологической терминологии. Вычеканил ли их Батюшков сам из материала народного языка или частью взял уже готовыми из предшествовавшей ему поэзии, это для нас здесь безразлично; во всяком случае, Пушкин нашел у него богатый подбор их и полностью усвоил их себе.
Но этому факту противостоит другой, столь же несомненный. Исследование, произведенное мною в «Гольфстреме», обнаружило в поэзии Пушкина полную и подробно разработанную систему психологических воззрений, основанную на представлении о термической природе души. Что здесь перед нами действительно система, органическое выражение личности в своеобразном цикле идей, – в этом нас убеждают единство и непрерывная последовательность Пушкинской терминологии, ее глубокая подсознательная продуманность, ее обилие и находчивость, ее удивительное многообразие. У Батюшкова такой системы явно нет; в его поэзии – лишь многочисленные зародыши ее, воспринятые из языка и оформленные, как бы отдельные камни, отесанные поэтом. В «Гольфстреме» показано, что термодинамическая психология присуща всему человечеству и воплощена во всех языках, между прочим и в русском; очевидно, Батюшков нащупал ее в языке и оценил и частью вынул из языка и оформил ее материал для поэтического употребления. Но у него нет ни строгой последовательности Пушкина, ни его точности в применении этой терминологии. Лишь изредка встречаются у него те двойные, контрастные речения, столь частые у Пушкина, которые обнаруживают сознательность словоупотребления; таковы, например, стихи:
Ознакомительная версия. Доступно 53 из 264 стр.