Просроченный долг - Йожеф Лендел
Мишка потушил цигарку о бревно:
— Ну, как, хорошо поохотился? — спросил он, будто не замечая, что ягдташ у Евсея пуст. В деревне все говорили, что лесник ест жареную дичь только тогда, когда позовут в гости.
— Даже ни разу не выстрелил, — ответил Евсей, будто и не услышал подвоха. — Я ходил бересты на посуду поискать.
— Сейчас самое время, пока береза сочится. Я тоже присматривал тут березы, но…
— Здесь уже не найдешь. Разве что тонкие, только на солоницы…
— Перевелись хорошие деревья, — согласился Мишка.
— Кому как. Зайди подальше, так и на восьмилитровые туеса найдешь, сколько душе угодно.
— Правда? Я ни одной такой не видал. Конечно, я далеко не могу уйти. Приходится тут обретаться, — он подбородком кивнул в сторону угольных куч, — и коптиться, чтобы не прогоркнуть.
— Да если б и пошел, — свысока сказал лесничий. — Знать надо, куда идти. И глаз нужен, это главное. Бывает, идешь рядом с деревом, только руку протяни, а не замечаешь.
— Оно конечно. Где уж углежогу тягаться с охотником?
— Оно конечно. Где уж углежогу тягаться с охотником? Куда уж! — ответил Мишка и подмигнул товарищу. — Вот ты уж точно найдешь восьмилитровый.
— Я прикинул, пару-другую отнесу на базар на следующей неделе.
— И почем продаешь, скажем, двухлитровый?
— Всё равно не купишь, чего спрашиваешь?
— Восьмилитровый мне не требуется, и двухлитровых хватает. Но вот напарник мой, у него нет посуды.
До сих пор Евсей посматривал на незнакомца краем глаза. А тут повернулся к нему, словно только заметил.
— Я тоже сейчас покупать не стану, — сказал тогда Андрей. — Вот когда аванс получу.
Евсей одобрительно кивнул. Не по нраву ему было, что Мишка сватает покупателя, который не прочь купить товар по дешевке, а то и вовсе в долг. Если до сих пор обходился с Мишкиной помощью, пусть дальше обходится^ Конечно, для углежога и любого человека в тайге нет посуды лучше берестяной. Она лучше глиняной — не бьется, лучше чугунной — легкая. Чайник да берестяной туес. Другого лесному человеку и не требуется.
О пластмассовой посуде говорят лишь те, кто газеты читает, к ней еще надо как следует присмотреться. А туес — вот он, в лесу. Евсей махнул рукой. И, будто это не он только что похвалялся, сказал:
— Пока еще на стволе, что зря говорить.
— И то правда! — поддел его Мишка. — Посуда на стволе, а тетерка на суку. Эй, Андрей, мать твою!.. Не выплеснул еще из котелка картошку? Евсей, кум, не в обиду сказано, отведай с нами картошечки.
— Благодарствую, я в это время не привык есть. Шагать трудней. А вот если чайком угостите, от горяченького не откажусь. Благодарствую.
— Товарищ директор, подать сюда кипятку! Или вода еще не вскипела?
— Наверное, наполовину выкипела.
— Брось туда смородинового листа.
— Погоди! — гаркнул Евсей.
Чужак обернулся в дверях. На лбу собрались морщины, но лицо было бесстрастным и неподвижным. Он стоял, не двигался.
Евсей снял охотничью сумку. Неспешно вытащил оттуда холщовый мешочек, развязал горловину.
— Вот. Китайский. Его брось!
Чужак не двигался, ждал, что скажет Мишка.
— Да будет, Евсей, — сказал Мишка. — Мы такой пьем только на Рождество, ну, может, еще на Пасху. А по будням и смородиновый лист сгодится.
Это, конечно, была неправда: каждое воскресенье он привозил две ложечки настоящего чая.
— И это неплохо! Я тоже люблю. Говорят, для здоровья полезно. Витамин… А то еще есть при мне корень шиповника, весной выкопал, — и снова принялся рыться в своей сумке.
— Ну ладно, — кивнул Мишка. — Уж коли так уговариваешь, отведаем твоего.
Чужак подождал, пока Евсей отыскал другой мешочек и передал Мишке. Тогда он спустился на две ступеньки и взял из Мишкиных рук мешочек. Неспешно поднялся в дом. В дверях обернулся и посмотрел на Евсея и его собаку. Собака лежала у ног Евсея и следила за каждым движением чужака.
Вода и в самом деле почти вся выкипела, да и жара в железной печке почти не осталось. Пришлось снова налить воды в котелок. Потом сунуть в печку тонких сухих сучьев. Огонь ярко вспыхнул. Чугунок с картошкой тоже надо было снять с печки. Картошка как раз поспела в тот момент, когда появился охотник, и теперь слегка разварилась. Андрей слил воду и березовой толкушкой размял картофель. Полил простоквашей из Мишкиного горшка, а сверху аккуратно воткнул три ложки. Тем временем в котелке вскипела вода. Он всыпал корень шиповника, потом ухватил тряпкой проволочную дужку котелка. В другой руке он держал чугунок с картошкой и три кружки — почти вся их хозяйственная утварь была теперь у него в руках. Он снес всё это с крыльца и поставил на бревно между Евсеем и Мишкой, потом вернулся в дом и принес хлеб и нож.
Евсей между тем уже вынул замотанный в полотняную тряпицу хлеб и положил посредине. Тогда Мишка встал и присел на корточки перед бревном, потому что он хотел, чтобы на бревно сел Андрей.
Евсей как раз хвалил свою собаку, когда чужак тоже сел.
— Чтоб еду стащила, такого за ней не водится. Скажем, забиваем свинью. Так она к мясу не притронется. Такого не бывает! И чужого даже близко не подпустит.
— А моя, мать ее, ворюга! Если поймаю, и не думает бежать. Ляжет на землю и смотрит: бей, мол, ежели совесть позволяет! Какое там ударить, едрена мать!.. — Мишка взял ложку и, когда двое других последовали его примеру, начал есть.
— Так ты ее портишь, — пренебрежительно сказал Евсей. — Что, верно? — обратился он за поддержкой к чужаку. — Учить надо.
— Учить? — засмеялся Миша. — Смотрит на тебя своими черными, блестящими, умильными глазками, чуть не со слезами. Еще и погладишь воришку. Потому что так и будет лежать и не встанет, пока не погладишь.
— Зачем такую держать?
— Дом сторожит. Правда, только лает, но при крайности и расхрабриться может. Хорошая собака. Правда? — Миша тоже повернулся к чужаку.
— Правда.
— Моя Найда закон знает. Положим, как я сказал, забиваем свинью. Ежели мясо на земле валяется, это ее. Если возьмет что на земле — я ее не трону. Даже если случайно упало. Но к тому, что положили на стол или на полку, не притронется. Достаточно, если мясо лежит на доске, перекинутой через две чурки, прямо против носа. Не притронется.
— Какого дьявола? — усомнился Миша.
— Так я ее учил! Или, скажем, обожрется на охоте… — Евсей посмотрел