Александр Дорофеев - Дом в снегу

У оленей на коврике тоже наступил вечер. А они все дрались. Впотьмах сверкал безумный олений глаз.

– Чего они все дерутся и дерутся? – спросил я. – Еще глаза повыколют!

– Кто?! – испугалась тетя Зоя.

Вадик, Вовка и Люба принялись озираться по сторонам, не веря, что кто-то еще может драться в этот тихий чайный час.

– Да вот – олени! – кивнул я на коврик.

– Ох ты, батюшки, – вздохнула тетя Зоя. – Чего выдумал!

– Смотрите – рогами нацелились! – сказал я.

– Никогда они и не дрались, – махнула рукой тетя Зоя.

– Они соляной камень лижут, – сказала Люба Черномордикова. – Им соль очень полезна.

– Один лижет, а другой товарищей зовет, чтобы тоже полизали, – сказал Вадик Свечкин.

А Вовка тут же взобрался на кровать, поколебав гору подушек, и, водя пальцем по коврику, показывал, где камень соляной, как один его лижет, как другой голову поднял – остальных подзывает.

– Остальные вон там – между деревьями, – объяснил Вовка. – Они пока незаметные.

– И меня никто не замечает!

Я обернулся и увидел в дверях маму.

– Ты – как охотник-следопыт! – выбежал я из-за стола.

– Ну, полетели, птички? – сказала, вставая, тетя Зоя. – До завтра.

– Да уж, наверное, до осени, – сказала мама. – Мы ведь скоро уезжаем.

Вешалка в прихожей была пустая, как осеннее дерево. Вдоль стены прохаживалась курица, замирая время от времени на одной ноге, будто вспоминала о чем-то важном, да никак вспомнить не могла.

Вообще в прихожей было тесно, потому что все вышли туда – Вадик, Люба и Вовка – и смотрели, как мама медленно открывает дверь.

Мне вдруг стало жалко оставлять белую курицу, и я погладил ее на прощание по крылатой спине.