Наталья Корнилова - Пантера: время делать ставки

— Я трррребую!.. Кто вы такие? Я — к министру! Вы знаете Шаляпина? Я — его сын. Его и еще Айседоры Дункан!.. — Он несколько раз ударился головой о стену и продолжал: — Меня все знают. Вы читали Цицерона? И он меня знает. В-в-вы!.. А позвольте, — забулькал он, с подозрением глядя мимо меня в зеркало и, очевидно, распаляясь на собственное отражение, — кто в-вы такой? Решительное безобразие!! Н-нет… вы знаете, кто у меня крыша? Ореховские? Солнцевские? Как бы… ннне так!.. «На-а-аша крыша — небо голубое-е-е-е!..» — пропел он продолжение песенки из «Бременских музыкантов».

Неизвестно сколько продолжалось бы это соло, не появись Амалия. В ее правой руке был… пневматический пистолет. В левой была зажата коробочка со свинцовыми пульками. Амалия вскинула пистолет и, зажмурив один глаз, выстрелила прямо в Сашу. Тот взвыл и схватился рукой за плечо, а потом захохотал и рявкнул:

— Рррррвите, сатрапы!.. Кусайтесь, псы! Ннно! Нас не задушишь и не убьешь! Отзынь на три лаптя! — вдруг заревел он и поднялся на ноги, как, верно, это сделала бы собака, наглотавшаяся бормотухи и возомнившая себя человеком. — Задавлю-у!!

Амалия умело перезарядила пистолет и выстрелила вторично. На этот раз пуля попала в задницу Сашки. Он повалился так, как будто в него разрядили обойму «калаша». При этом он рвал воздух скрюченными пальцами и ревел во весь голос:

— Як умрру, то захова-а-айте на Вкраине милий!..

Пропев это, он широко и сладко зевнул, показав достижения отечественной стоматологии за последние десять-пятнадцать лет, и, свернувшись калачиком, заснул прямо на полу, положив голову на кучу обуви.

— Только так и понимает, — сказала Амалия, опуская пистолет. — Ведь как надерется, сволочь, так и начинается этот концерт. Он же раньше пел в хоре, пока не выгнали за пьянство. Ну и хрен бы… Не хотите дернуть? — вдруг, прищурившись, спросила она.

— Кого… дернуть?.. — наивно спросила я. Реплика Амалии прозвучала по меньшей мере двусмысленно, особенно в сочетании со словом «хрен» в предыдущем предложении.

Та отрывисто хохотнула:

— Не кого — что! Пива дернуть не хотите? А то еще есть водка, если не пива, — продолжала рассуждать она, — если с таким идиотом не пить, так свихнуться недолго.

— Нет, спасибо. До появления вашего супруга…

— Бывшего!..

— …бывшего супруга, совершенно верно, — кивнула я. — Так вот, до появления вашего бывшего мужа я хотела вас спросить, вы не знали такую Инну Малич?

На лбу Амалии появились кожные складки, очевидно, символизирующие значительное умственное усилие. Потом она покачала головой и выговорила:

— He-а. У меня, конечно, есть подруга Инна, но…

— Что — но?

— Но она подружка моей матушки, которая в прошлом году померла, и я ту Инну только по пьянке по имени называю, а так она — тетя Инна. Инна Петровна Альп. Она — немка, а мама ее называла Альцгеймер. По названию болезни — старческого слабоумия.

И Амалия Алексеевна выразительно покрутила пальцем у виска.

— Все ясно, — вздохнула я. — Я так полагаю, что имена Екатерины Деевой, Марины Иванниковой и Петры Ионеску вам также неизвестны?

Амалия опрокинула стопку водки с таким видом, с каким престарелые тетушки образца упомянутой Инны Петровны Альц принимают микстурку. Закусила палец. В ее глазах засветилось томительное напряжение мысли.

— Погоди-ка, — сказала она. — Ионеску? Петька, да? Ее Петькой сокращенно зовут, хотя и баба?

— Да, Петька, — быстро подтвердила я.

— Дак слышала же! От мужиков. Мужики ж не все такие алкаши, как мой идиот бывший, — невесть к чему стала уклоняться она от магистральной темы. — Мужики, говорят, и непьющие бывают.

— Бывают. А от каких таких мужиков вы слыхали об этой Ионеску?

— А что она, натворила что-нибудь?

— Натворила.

— Ну я ж знала, что все бабы — дуры! — обрадовалась Амалия Алексеевна. — А то прямо уж куда там — крутая, крутая! И Сан Саныч говорил, что всякое бывает, но редко случается…

— Какой Сан Саныч?

— Да Бранн. Его еще Труха зовут.

«Вот те на, — подумала я. — Чем дальше живешь, тем больше понимаешь, что мир тесен. Даже такой огромный каменный мир, как столица нашей родины, город Москва». Я пожала плечами и проговорила:

— Бранн Александр Александрович, не так ли? Такой картавый, в очочках старомодных, правильно?

— Вы его знаете? Вы что, тоже на тотализаторе играете?

— Почему вы так решили?

— Потому что все, кто мало-мальски часто бывает в московских тотализаторских конторах, знают Бранна. Он вездесущ… н-да. — Амалия Алексеевна выпила еще. — У нас в «Фаворите» по Москве почти полсотни отделений приема ставок, чуть ли не четыреста касс, а он умудряется везде побывать, все повидать.

— Везде побывать, все повидать? Интересно, а мог ли ваш Александр Александрович Бранн, знающий все «фаворитские» пункты и всех, кто причастен к играм, видеть вот это?

И я вынула из сумочки элитную распечатку спортсоревнований, на которые следовало делать ставки. Как помним, такого документа не приходилось видеть даже моему боссу, который с некоторых пор стал завсегдатаем «Фаворита».

Амалия мутно посмотрела сначала на меня, потом на распечатку, осмотрела бумагу, покрутила ее в руках, а потом медленно покачала головой:

— Н-нет. Такой что-то не видывала. Хотя вроде — наша. Только… уж больно навороченная. Если все распечатки на такой бумаге делать да такого качества, то наша контора через неделю в трубу вылетит. Некоторые ж по пяти распечаток за день берут, а ставят по сорок рублей — минималку, какая у нас разрешена.

— Значит, подобную бумагу вы видите первый раз?

— Ну да. А откуда она у вас?

— Птичка на хвосте принесла, — коротко ответила я. — Спасибо, Амалия Алексеевна. Всего наилучшего.

— Что, и прямо вот так уйдете?

— В смысле? — Я остановилась.

— Ну… так и не выпьете?

— Нет, спасибо. Да и вам, мне кажется, уже стоит приостановиться. Не говоря уже о вашем муже. То есть — бывшем муже.

С этим я оставила гостеприимную квартиру господ Широковых.

Амалия Карловна Шпеер, вторая из дуэта, подобранного боссом, жила в старой панельной шестиэтажке, одной из многих подобных, сгрудившихся вокруг небольшого зеленого парка, даже не парка, а маленькой зеленой зоны без подобия разбивки и даже лавочек. Конечно, «зеленой» эту зону можно было назвать с большой долей условности, а к тому времени, как я обнаружила нужный дом, данная территория вообще могла бы называться белой: пошел снег. Густой, пушистый, разлапистый, он быстро покрыл землю довольно внушительным слоем. Стало как-то уютнее, что ли. Несмотря на то что снег слепил глаза, я не сетовала на погоду.

Квартира Шпеер располагалась на первом этаже, и при желании я даже могла заглянуть в окна, затянутые не только пеленой падающего снега, но и надежными металлическими решетками, защищающими от несанкционированных проникновений.

Я прошла в подъезд и позвонила.

Надо сказать, что квартира Шпеер была оборудована двумя дверьми. Одна, наружная, металлическая, была открыта настежь. За ней была вторая, утлая, с облезлой зеленой краской и пластмассовой ручкой. Я подергала за ручку: вторая дверь была заперта.

Как и в случае предыдущего визита, я не сразу дождалась, пока мне открыли. Пришлось позвонить раз и другой. Я уже было отчаялась, как за дверью кто-то зашевелился.

Я позвонила еще раз.

Теперь за дверью не только зашевелились, причем куда более явственно, чем в прошлый раз, но и чихнули. Я склонила голову набок, прислушиваясь, и окликнула:

— Эй!

Чихнули вторично, и послышались пыхтение и слабая возня. Это не могло не вызвать у меня тревоги. Не могу сказать, что для того были объективные причины, но порой я больше склонна доверять своей интуиции, чем подыскивать логическое объяснение ситуации. Причем подобные ситуации случаются тем чаще, чем сложнее и напряженнее момент. Потому я не стала окликать никого вторично, а просто разбежалась и выбила дверь плечом. Я ожидала, что от моего наскока просто-напросто сломается замок — он был откровенно утл, — но то, что дверь и вовсе с треском и хрустом соскочит с петель, оказалось полной неожиданностью. Черт!.. Я потерла плечо и, проскользнув по упавшей двери, устремилась в прихожую, машинально прикрыв за собой внешнюю, металлическую, дверь.

В моей руке оказался пистолет. Ноздри чуть расширились и затрепетали, ловя воздух, в котором, как запах, могли угадываться флюиды возможной опасности.

Квартира оказалась маленькой, однокомнатной, и осмотр ее не занял много времени. Кухня была пуста, на столе разбросаны остатки недоеденной трапезы — кусок жареной курицы, картофельное пюре и несколько кружочков лимонов, посыпанных сахаром. Под столом же стояла банка пива. Она была пуста, но, судя по свежему запаху, выпита совсем недавно.