Константин Измайлов - Последний клиент

— А ты как, командир?

— Мне одному выкрутиться будет проще, чем с вами, блин, дуболомами…

— Але! Вы все еще слышите меня?

— Да, слышу…

— Если вы решили послать на поиски своих людей — не утруждайтесь, я здесь, рядом, у отеля, и, если не возражаете, готов с вами встретиться. Хоть сию минуту.

— Хорошо. Через пять минут у входа в отель остановится темно-зеленая «Омега», и коль вы так стремитесь побеседовать со мной — милости просим, присаживайтесь на заднее сиденье и ждите…

— Но и с вашей стороны я надеюсь на благоразумие — я не настолько молод, чтоб вступать в кулачные бои с такими славными бойцами, как вы и ваши приятели.

— Вы опять меня интригуете…

— Не далее как прошлым вечером я с удовольствием наблюдал за слаженной работой вашей команды. Кстати, кто победил в том футбольном матче?

— Я не болельщик, любезный, я игрок. И редко в качестве спортивного снаряда использую футбольный мяч. Чаще попадаются под руку одушевленные предметы.

— Так я жду у входа?

— Машина сейчас будет…

— Вас ничего здесь не задерживает? — осведомился Кирилл у сидящего рядом с ним мужчины.

— Нет, — ответил тот коротко и без видимого напряжения.

— Тогда в порт, Коля. Вы не знаете расписания паромов, отплывающих из этого замечательного города?

— Все зависит от средств и предполагаемых направлений…

— Ну и ладно. Разберемся на месте… И что вы хотели мне сообщить?

Мсье Франс отмахнулся от облачка сигаретного дыма и сдержанно откашлялся:

— Вы могли бы некоторое время не курить?

Кирилл опустил стекло и выбросил сигарету:

— Так мы вас слушаем…

Мсье Франс собирался с мыслями недолго.

— Дело в следующем: у вас, насколько я понимаю, есть нечто, вызывающее острый интерес у моего руководства. И я хотел бы получить это от вас.

— А что вы предлагаете взамен?

— Готов выслушать ваши соображения…

— Весьма дипломатично. Чего нельзя сказать о поведении ваших подручных в Лихтенштейне.

— Таковы правила игры. Вы же сказали, что сами по натуре игрок…

— В определенной степени. Если эти игры не заходят так далеко. Теперь не восемнадцатый век, и сдирать скальп с живого, пусть даже не очень приятного во всех отношениях человека — явный перебор…

— Здесь нет ни моей вины, ни инициативы. Что касается Лихтенштейна — я просто хотел оценить вашу реакцию на подобные методы давления…

— Хорошо, что обошлось без трупов. Что же касается вашей заинтересованности, то мне бы хотелось, чтобы вы выразились поконкретнее… Что именно вам нужно?

— Документы, которые, судя по всему, вам удалось изъять у Крокина.

— Это все?

— Почти…

— Послушайте, я не стоматолог, а вы не пациент — не могу же я извлекать из вас звуки клещами…

— Еще меня, а точнее, нашу организацию волнует судьба переправленных из России камней…

— В каком смысле волнует?

— Способ их реализации… Вы ведь проводили предварительные переговоры с Веттеншапеном?

— Да.

— И к какому пришли соглашению?

— Он не успел озвучить свои пожелания. А вы? — Кирилл мило улыбнулся, хотя в полумраке салона автомобиля эту улыбку можно было счесть за злобный оскал. И тем не менее мсье Франс не выказал и доли сомнения в собственной безопасности:

— Думаю, что мы сможем договориться…

— А ваши мишени?

— Они меня, в случае договоренности с вами по основным вопросам, не беспокоят. Если, разумеется, вы располагаете подлинными документами, а не копиями.

— Документы подлинные, и мне они совершенно не нужны. Но проблема в ином — каким образом распорядится ваша организация этим компроматом? Продолжит стимулировать воровство и мздоимство? В нашей стране от этого уже устали. И возможно, скоро станут просто стрелять.

— Имеете в виду «расстреливать»?

— Нет. Именно стрелять. И теперь не очень-то стесняются, но пока ситуацию можно определить как пристрелка. Дальше — хуже…

— Но вы должны понимать, что это только малая часть документов, с помощью которых можно было бы оказывать давление на определенных лиц.

— Но для «Де Бирс» они стоят немало — вопрос в том, кто, когда и с какой целью их может использовать…

— И как бы вы их предполагали использовать в дальнейшем?

— Не знаю — могу передать их заинтересованным лицам и организациям. Безвозмездно. Отечественным. Пусть знают, какие суки вырастают из юных ленинцев…

— Не думаю, что для вашего народа или для его части это окажется неожиданностью.

— К сожалению, вы правы.

— Так как?

— И не знаю… Продать вам?

— Мы готовы их приобрести. Или…

— Или?

— Или предложить вам, в частном, разумеется, порядке, информацию, которая может вас заинтересовать…

— Меня сложно чем-либо заинтересовать… А вот моего партнера… Ему очень хотелось бы знать, кто организовал покушение на него самого и на его товарища?

— Где это произошло?

— В Москве, не более чем неделю назад.

— Вы получите эту информацию. Взамен документов, принадлежавших Крокину.

— А что мне делать с самим Крокиным?

— Ну, не станете же вы просить меня устранить его?

— Даже и не знаю… От этого человека добра-то никто никогда и не видел…

— Возможно. Но подобных — миллионы…

— А вот поточнее нельзя?

— Не понял?

— Сколько их всего? Этот вопрос меня волнует с детства…

— Это большая и страшная тайна! — впервые улыбнулся мсье Франс. И оказалось, что он умеет это делать довольно непринужденно.

— Ну, хорошо. Что у нас еще на повестке дня?

— Реализация ваших камней. Сколько вы запросили с ювелира?

— Сто пятьдесят.

— Если уступите полторы сотни — считайте, что сделка состоялась.

— Схема?

— Вы предлагайте…

— Выставленный аккредитив на острове Мэн — у меня там имеется несколько счетов… И какое-нибудь плоское, безлюдное пространство…

— Место выберете сами?

— С удовольствием. Схему передачи уточним непосредственно перед самой сделкой.

— Согласен. Но хотел бы вас предупредить…

— О чем?

— О том, что тот тип, убийца Веттеншапена, в прошлом мой сессионный ассистент, вышел из-под контроля и в любой момент может проявиться…

— Кто он?

— Его фамилия Галлахер. Отставной сержант САС. Мне кажется, что у него что-то с психикой. Или кто-то напугал его до смерти.

— Требуется хирургическое вмешательство?

— Не исключено. Но, к сожалению, я могу только предположить, где он сейчас может находиться…

— И где же?

— В Невшателе, совсем рядом с вашей временной резиденцией. И как вы успели убедиться, настроен он достаточно жестко.

— Следует проверить?

Мсье Франс кивнул:

— Позвоните туда — по времени, прошедшем с момента его последнего подвига, он может быть уже на подходе.

— Как он выглядит? — Кирилл достал из портфеля телефон и набрал номер виллы в Невшателе.

— Рыжий, высокий, весьма непривлекательный тип…

«Я тень! — нашептывал про себя Галлахер. — Меня не знает никто, никто не видит. Я быстр, уверен в собственных силах, я все могу!»

Он убеждал себя, проговаривая мысленно подобные фразы на протяжении всего времени преследования обитателей виллы Корф. Он не спал, наблюдая за окнами отеля в Амстердаме, он мерз и питался, чем и где придется. Он перемещался как зверь, как ночной хищник, и ему казалось, что скрытая агрессивность его движений не оставит ни малейшего шанса его потенциальной жертве — от него не спастись, не спрятаться, не скрыть ни желаний, ни животного страха, ни мыслей… Галлахером владела необъяснимая злоба — ему хотелось разрушать, уничтожать, жечь… для того чтобы владеть. Он видел в преследуемых им русских опасных и опытных врагов. Он предполагал, что где-то рядом, в этом городе, по тем же улицам так же вкрадчиво и бесшумно передвигается в поисках жертвы и его смерть, его таинственный господин Никто, возможно, еще более опытный и жестокий. И в эти минуты Галлахеру становилось страшно. Этот страх необходимо на кого-то выплеснуть.

Неразлучная троица русских — они существовали свободно, естественно, как дыхание… Они никого не боялись — бесцельно слонялись по городу, часами просиживали в барах, словно нет у них иной заботы. Они не оглядывались по сторонам. У них все было в порядке. У них, но не у Галлахера — он не мог бесцельным ожиданием оправдать цель своего приезда в Амстердам. У него была цель. Неясная, неконкретная, еще не материализовавшаяся, но Род уже ощущал запах денег. Особенно в тот день, когда русские отправились в путешествие по городу в автомобиле, прихватив с собой достаточно привлекательную на вид, обтянутую черной кожей коробку. И, сверив конечную точку маршрута с имевшимся у него справочником, Галлахер понял — его усилия могут вот-вот увенчаться успехом. Успехом, удачей — какие неправильные слова… Они не нравились Роду. Может быть, гонорар? Плата за унижения? За одиночество? Компенсация галлахеровской неустроенности, неудачливости, тупости? Так далеко в оценке собственных достоинств Род не заходил. Он ощущал себя вполне полноценным подонком, впрочем, называя себя несколько иначе — солдатом. Теперь у него не было генералов, не было подчиненных — никто не козырял ему в ответ и не приветствовал вставая… Все это было у него впереди. И табличка, укрепленная на двери офиса, куда нанесли визит поднадзорные Галлахера, только усилила это ощущение: на ней значилось: «Веттеншапен. Украшения и драгоценности. Лондон — Амстердам — Гонконг». А в справочнике путешествующего по городу был указан еще один адрес — адрес магазина с точно таким же названием. Галлахер не поленился в тот же день заглянуть туда — один вид витрины, застеленной бархатом, за толстым броневым стеклом, с загадочно поблескивающими диадемами и брошами, мог кого угодно свести с ума. И Галлахер уже был близок к подобного рода умопомешательству — не напрасно его таинственный наниматель истратил такую уймищу денег только для того, чтобы отставной сержант не упускал из виду этих странных, беззаботно живущих русских.