Мифологические рассказы и легенды Русского Севера - О. А. Черепанова
№ 29. А вот Галка-то наша, вот сыно-от у нее болел, так говорит, мужик к ей пришел, высокий такой, с бородой черной, все сына просил, так не отдала она его (Новгородская обл., Старорусский район, Виджа, 1990).
№ 30. Говорили, что вот родился у женщины сын и было ему три месяца. Вот ночью уже, она спит, и вдруг кто-то в окно ей: тук-тук. Ну, она встала, открыла окошко и вдруг видит, что женщина така в белом платье и платке и просит, дай мне, мол, водицы. Ну, дала она ей напиться, ну и говорит ей покойница-то: «Отдай мне твово сына». А эта-то, мать-то, говорит: «Нет, не отдам». Ну, покойница-то ей и скажи, что через восемнадцать лет он сам к нам придет. И точно, вот ему восемнадцать лет исполнилось, ну, он и умер (Новгородская обл., Старорусский район, Виджа, 1990).
№ 31. Вот по Белозерскому тракту в Череповец первый только перелесок проедете, так тут была раньше сторожка. Жили муж с женой, девочка.
Пришел старичок, посидел да говорит: «Девочка-то у вас хорошая, но она, — говорит, — семи годов в колодце потонет», — и сказал, в каком месяцу и какого числа.
Ей семь годов исполнилось, а уже родители ждут этот день. А колодец вот у окна был.
Грит, заколотили колодец. А она гуляет. Сами сидим у стола, смотрим в окно. Она все гуляет. Подошла к колодцу, крышку подергала — край приколочен, другой — приколочен — легла на крышку и тут померла (Вологодская обл., Белозерский район, Лаврово, 1988)..
№ 32. Мама рассказывала: пришел как-то в дом дедушка. «У вас, — говорит, — в деревне роженицы-то есть?» А раньше рожали в байне, в байне живет, пока не поправится. «Так сходи, снеси что-нибудь». Раньше все носить что-нибудь должны были. «Да ведь нет ничего». — «А ты посмотри. Не бойся, я здесь посижу, ничего у тебя не возьму. Сходи в амбар, попаши[41] в сусеках». Пошла, наскребла ведро муки, напекла оладушков. «Иди, сходи в байну, ничего не бойся, я здесь посижу». Пошла. Заходит в одну байну. Видит, роженица лежит, ребенок в корыте в воде. В другой байне на ребенке веревка лежит, в третьей — ребенок лежит на пистолете. Зашла еще в одну байну, там просто настоящий ребенок. Пришла домой. «Ну как, видела? Не испугалась?» — «Видела, ты говорил не бояться, так и не боялась». — «Вот это каждому своя смерть на роду. Тот, что настоящий, тот своей смертью умрет. Тот, что в корыте — от воды, утопнет, другой удавится, а третьего убьет што». Вот это банный и был (Вологодская обл., Белозерский район, Пятницы, 1988).
№ 33. У них мужик повесился. Ну, дом его перед речкой стоял, а жил этот мужик один. А он повесился, никто-никто не знал почему. Вот другой мужик-то раз с работы возвращался, проходит мимо дома, ну, того, где мужик повесился. Пошел по мосту, вдруг слышит, за ним кто-то идет. Он обернулся, а этот мужик, что повесился; ну мужик побежал, тот за ним. Бежали, бежали, вдруг устал мужик, не может. Ну встал он, повернулся лицом к покойнику-то, упал на колени и стал креститься да молиться: с нами крестная сила. Ну покойник-то усмехнулся и говорит ему: «Давно бы так» — и исчез (Новгородская обл., Старорусский район, Виджа, 1990).
№ 34. Вот если младенец родился, его не успели крестить и он умер, он будет у Бога, но в темном месте, свету не будет видеть. Их отпевают, но мать должна за его молиться и может вымолить ему свет. Только мать, больше никто.
Раньше было два кладбища; на одном людей хоронили, на другом скот. И вот тех людей, которые удавились, утопились, их на том же кладбище, где скот. Их нельзя даже поминать.
Осина — чертово дерево, на ней сам черт был задавивши, потому в могилу самоубийцы этому кол осиновый и забивают, говорят, «черту в горло», и он перестает людей мучить. Таких людей нельзя в чужую могилу класть, плохо будет тем покойникам. Нельзя его жалеть (Новгородская обл., Старорусский район, Ивановское, 1990).
№ 35. Угол все у меня трещал, а в новом доме; я узнала, один задавивши был. Лягу спать ночью, и даже сапогами пойдет. Вот ложусь спать, до двенадцати часов ничего, а с двенадцати — бьет, колотит. (Новгородская обл., Пестово, 1986).
№ 36. Катина гора есть, там девушка задавивши, все казалось, все чудилось там. Мы ехали в Сандово, переехали ручей — огонь горит, пажога [костер]. Горит и горит. Мы ездили с козой. Кумушка и говорит: «Там, наверно, цыганы». Как подыматься стали в гору Катину — потерялися. Проехали, мы их больше не слыхали я не видали.
Еще рассказывали — было: там коло елки во всех девчонок головешками кидались. Девчонки не благословясь выйдут, вот и головешками кидались.
Однажды поехали мужчины, один отстал. Потом догнал нас без памяти. Там, говорит, сидят двое у огня. Я крикнул, они пропали.
Пошла в Шобаны за дровами, мимо Катиной горки идти надо. Из тропки выхожу, дядька идет в шинели. У нас такого нет. Не пойду, думаю, туда, пойду домой (Новгородская обл., Пестовский район, Малышево, 1986).
№ 37. Один муж пил у одной бабы, страшно пил, и просил у ее деньги, а она не дала. «Схожу, — говорит, — в магазин, куплю что-нибудь». А он спит. Накупила она, идет обратно, километр осталось, и попадают ей мужики на лошади, два большущие. «Посмотри, — говорят, — у лошади зубы в роте». Открыла лошадь-то пасть, а там мужик стоит. Он задавился, они на мужике едут. Она в обморок упала, а пришла домой, муж-то в удавке, задавился. Это дьявола ехали на нем. Ведь как целовек утопится, задавится, дьявола на нем едут. Угробится сам целовек, дьяволам попадет, больше никому (Новгордская обл., Любытинский район,